Придав своему лицу выражение самой искренней преданности и твердо глядя в лицо франкскому королю, Альфгар внятно и ясно изложил события разгрома при Узе, рассказал о том, как умер король Бургред. Переводчик старательно переводил каждое предложение. Затем Альфгар перешел к описанию машин, с помощью которых Ивар посеял панику в рядах мерсийцев еще до начала сражения. Не забыл он упомянуть и о машинах Армии Пути, которые не раз терзали его войско прошлой зимой. Набравшись отваги, он даже опустил в чашу с вином, стоявшую перед королем, амулет с молотом. Под конец он рассказал об освобождении рабов из церковных владений.
Король помедлил, затем, едва повернувшись на стуле, бросил через плечо короткую фразу. Из темноты зала выскользнул человек в черной рясе, державший в руке стиль и вощеную дощечку, и принялся чертить контуры онагра. Затем метательной катапульты. Наконец орудия, действующего с помощью противовеса.
— Король спрашивает: ты видел именно такие машины?
Альфгар кивнул.
— Король сказал, что это весьма забавно. Его ученые мужи также прекрасно знают, как делать эти штуки. Они вычитали это в книге другого мужа по имени Вегеций. Но король раньше думал, что англичане для этого слишком невежественны. Франки используют эти орудия только на время осад. А бороться с их помощью против конной атаки не имеет смысла. Для этого конница франков слишком быстрая. Но король все равно благодарен тебе за готовность оказать помощь и желает, чтобы ты был рядом с ним в его дальнейших походах и начинаниях. Он полагает, что твои познания еще найдут себе полезное применение. Твой спутник должен будет отправиться в Кентербери и там ответит на вопросы папского легата. — Англичанин вновь позволил себе ухмыльнуться. — Думаю, что твое положение более выгодное…
Альфгар низко поклонился и, пятясь задом, удалился от стола. Бургред бы от него такого не дождался. Альфгар твердо пообещал себе еще до наступления ночи найти человека, который смог бы обучать его французскому.
Карл Лысый проводил его взглядом и вспомнил о своем вине.
— Крысы бегут… — бросил он коннетаблю.
— Но некоторые из них бегают по полю с осадными орудиями. Разве тебя никак не взволновала эта история?
Король расхохотался:
— Знаешь, пересечь Узкое море — все равно что отправиться в царство предков. Мои деды принимали бой в колеснице, запряженной волами… Во всей этой стране нет ни одного мало-мальски достойного противника. Есть, правда, норвежцы-лиходеи, но и эти побоятся зад от ладей своих оторвать. Да доблестные меченосцы, с которыми мы давеча позабавились… Усища длинные, а ножки короткие. Лошадей они не знают, копья настоящего в руках не держали. Полководцев толковых над ними тоже никогда не было. Мы, конечно, учтем их новые способности. — Он задумчиво потеребил бороду. — Однако, поверь, для того, чтобы перебить самую сильную армию христианского мира, одних машин будет мало.
На сей раз Шеф сам сгорал от желания поскорей окунуться в видение, которое, он чувствовал, будет ниспослано ему в ближайшее время. Голова его шла кругом от сомнений, вопросов, бесчисленных возможностей. Однако ясность не приходила. Он был уверен в одном: помощь придет извне. Обычно это случалось тогда, когда тело его переживало упадок сил или, наоборот, было укреплено обильной и жирной пищей. В этот раз он с умыслом не садился весь день в седло, пропуская мимо ушей подтрунивание воинов. Вечером он щедро сдобрил внутренности кашей, приготовленной из остатков зимних запасов — новое зерно от жнецов еще не поступало. Он растянулся на ложе, умоляя своего неведомого покровителя не обмануть его ожиданий.
* * *
«Да!» — прогремело в его сознании. Волна облегчения сразу унесла прочь тревоги. Шеф не мог не узнать этот голос. Он принадлежал тому насмешнику, который велел ему припасть к земле, который позже послал ему грезу о деревянном коне. Тому безымянному богу с лукавым лицом, что сунул ему под нос королеву с шахматной доски. Богу, дававшему ему советы. Его же задача всегда была в том, чтобы верно разгадать их смысл.
— Да, — произнес голос. — Ты увидишь именно то, что должен знать. Ты, правда, думаешь, что тебе необходимо знать совсем другое. Ты всегда горазд вопрошать «как и что?». А я покажу тебе ответ на вопрос «почему?». И еще — на вопрос «кто?».
В тот же миг он оказался на вершине высоченного утеса, столь гигантского, что весь мир распростался перед ним в мельчайших подробностях: он видел даже клубы пыли, поднимающиеся над колоннами марширующих армий. Что-то подобное предстало его взору накануне убийства короля Эдмунда.
И снова пришло чувство, что стоит ему сощурить глаз определенным способом, как он сможет распознать все, что вызывало его любопытство, как, скажем, команды, слетавшие с уст франкского военачальника, или местность, где прячется сейчас, живой или мертвый, неприкаянный король Альфред. Шеф обвел открывшуюся под ним землю жадным взором, выискивая самое интересное.
Но вдруг внимание его захватило совсем иное видение: оно таяло в огромной дали, оно было отделено от осязаемого мира толщами времени и пространства.
Первым делом он увидел человека, спускавшегося вниз по горной тропе. У него было смуглое веселое, плутоватое лицо — в такое лицо никогда до конца не поверишь. Ибо то было лицо бога из его грез, хотя Шеф, приблизившись к нему сквозь пространство, понял, что у него было несколько обличий.
Человек — если он все-таки мог так называться — подошел к убогой лачуге, неуклюжему строению из подпорок, жердей, коры, обляпанных сгустками торфа и уродливыми вкраплениями глины на месте многочисленных щелей и зазоров. Вот так люди жили в старину, подумал Шеф. Теперь они умеют строить себе более удобные жилища. Но кто надоумил их на это?
Мужчина и женщина, что ковырялись в грязи возле лачуги, бросили свои занятия и уставились на незнакомца. Выглядели они как-то чудно. Долгие годы труда в три погибели согнули их спины. Были они низкорослыми и приземистыми, кривоногими и короткошеими. На лица землистого цвета нависали темно-русые шапки волос. На руках топорщились узловатые пальцы.
— Их зовут Ай и Эдда, — прозвучал голос бога.
Хозяева радушно встретили гостя, предложили ему войти, сунули ему в руки горшок с кашей. Это было гнусное варево, в котором то и дело попадались обуглившиеся корки, шелуха и даже каменная пыльца, поскольку зерно для каши толклось вручную пестиком в ступе, а смочено было жалкими каплями козьего молока. Гость, которого, казалось, нисколько не смутил такой прием, оживленно болтал с хозяевами, а когда подоспело время, улегся прямо между ними на ложе из замызганных, дурно пахнущих шкур.
Посреди ночи он повернулся к Эдде, которая так и не сняла с себя своих черных лохмотьев. Ай забылся в глубоком сне. Человек с лицом пройдохи начал быстренько стаскивать с его жены тряпки, возлег на нее и приступил к делу без лишних проволочек.
На следующее утро незнакомец поднялся и ушел своей дорогой. А Эдда начала прибавлять в весе да раздуваться. В страшных муках произвела она на свет четырех младенцев, столь же приземистых и уродливых, как она сама. И однако нрав у детей оказался более шустрый и предприимчивый. Навоз и хворост они возили на телегах, выращивали свиней, научились вскапывать землю деревянными лопатами. «Они и положили начало трэлям, — выговорил внутренний голос. — Когда-то и я был трэлем. Но этому уже не бывать».