Карли пнул комок грязи едва ли не в самый котелок Никко, и крик перешел в злобное бормотание.
— Это у нас последняя ночь, — сказал Карли негромко. — Есть у меня идея. Понимаешь, мы выходим из Дитмарша. Завтра пойдем по хорошей дороге, по сухой земле, где живут датчане. Ты-то сможешь с ними разговаривать, а я плохо знаю язык. Но в полумиле отсюда есть деревня, там девки говорят еще по-нашему, по-болотному, как я и ты, — твой говор больше похож на фризский, но они тебя поймут. Так почему бы нам не слинять отсюда и не узнать, не найдется ли там в деревеньке кой-кого, кому надоели их утконогие парни?
Шеф взглянул на Карли со смесью раздражения и симпатии. За неделю, что он провел в приморской дитмаршской деревне, он понял, что Карли, жизнерадостный, открытый и легкомысленный — из тех людей, которых все женщины обожают. Их привлекают его юмор, его беззаботность. Похоже, он попытал счастья с каждой женщиной в своей деревне, и, скорее всего, успешно. Некоторые мужья и отцы все знали, другие закрывали глаза, деревенские побаивались дать Карли повод пустить в ход кулаки. Всеобщим одобрением было встречено решение послать Карли на ярмарку вместе с Никко и другими, независимо от того, пойдет с ними Шеф или нет. Последняя ночь, которую Карли провел под родительским кровом, то и дело прерывалась царапаньем в ставни и молчаливыми исчезновениями в кусты за хижиной.
Это не были женщины Шефа, и он не имел оснований жаловаться. Однако Карли пробудил тревогу в его душе. В юности, работая в кузнице на фенах Эмнета и разнося по соседним деревням заказы, Шеф несколько раз имел дело с девушками — дочерьми керлов и даже рабов, но не с юными леди, чье девичество было предметом гордости и тщательно охранялось, а с теми, что охотно готовы были просветить юношу в его невежестве. Надо признать, что никогда они не гонялись за ним так, как за Карли, может быть, девушек пугали его серьезность и одержимость, они могли угадывать, что все его помыслы были о будущем, но он, по крайней мере, не чувствовал себя обделенным или неполноценным.
Потом был набег викингов на Эмнет, его приемного отца искалечили, схватили Годиву. То утро в убогой лачуге в перелеске, когда он стал у Годивы первым мужчиной и думал, что достиг предела мечтаний. И с тех пор у Шефа не было ни одной женщины, даже самой Годивы, хоть он и вернул ее себе; не было даже после того, как на него надели золотой королевский венец и половина шлюх в Англии ждала только его знака. Шеф иногда задумывался, не подействовала ли на его рассудок угроза Ивара его кастрировать. Он знал, что остается полноценным мужчиной — но ведь таковым, по словам Ханда, был и сам Ивар, и все-таки его прозвали Бескостный. Не мог же он заразиться бессилием от человека, которого убил? И мог ли его сводный брат, муж Годивы, проклясть его перед тем, как был повешен?
Что-то было не так с его рассудком, а не с телом, Шеф понимал это. Что-то вызванное его отношением к женщине, которую он любил как свое искушение и как свою невесту, его внутренним согласием с ее отказом ему и с ее решением выйти за Альфреда, самого верного мужчину из всех, кого встречал Шеф. Как бы то ни было, лекарства он не знал. Пойти с Карли означало бы лишь подвергнуться унижению. Завтра его ждет невольничий рынок, а еще через день его обработают холостильщики.
— Думаешь, у меня есть шанс? — спросил он, указывая на свой глаз и лицо.
Физиономия Карли расплылась от радости.
— Конечно! Длинный здоровенный парень вроде тебя, мускулы как у кузнеца. Говоришь как иностранец, сплошная загадка. Ты не забывай, эти бабы, они же все скучают. Никогда ничего не происходит. Им не разрешают подходить к дороге, где хоть кто-нибудь мог бы на них позариться. А на болото никто не заходит. Они видят одни и те же лица со дня рождения и до дня смерти. Я тебе говорю… — и Карли пустился в россказни, как девушки Дитмарша бывают рады любой прихоти симпатичного прохожего — да хоть бы и безобразного, — пока Шеф помешивал варево и накручивал на прутики полоски теста, чтобы обжарить на огне. Он не считал, что план Карли удастся, нет, с кем угодно, но только не с ним. Но в свой морской поход он, прежде всего, отправился с одной-единственной целью: забыть свадьбу Альфреда и Годивы. Ему следует использовать каждую возможность снять с себя это заклятье. Но особенно рассчитывать не на что. Чтобы изгладить его воспоминания, понадобится нечто большее, чем девка из болотной деревни.
* * *
Через несколько часов, возвращаясь темной ночью по болоту на стоянку, Шеф в который раз поразился собственному равнодушию. Все произошло примерно так, как он и предвидел: они пришли в деревню в тот час, когда добрые люди выходят на улицу поболтать, обменялись со случайно встреченными жителями новостями, Карли бросал многозначительные взгляды по сторонам и быстро перекинулся парой слов с одной девушкой, а затем и с другой, пока Шеф отвлекал внимание их мужчин. В сумерках они для виду ушли из деревни, а затем прокрались обратно, в ивовый шалаш, смотрящийся в стоячую воду. Девушки появились запыхавшиеся, испуганные и взволнованные.
Шефу досталась пышечка с надутыми губками. Сначала она была кокетливой. Потом презрительной. И под конец, когда поняла, что сам Шеф уже ни на что не надеется и вовсе не тревожится из-за своей несостоятельности — заботливой. Она погладила его изуродованное лицо, нащупала через рубаху шрамы на спине.
— Ты знавал худые времена, — сказала полувопросительно.
— Еще хуже, чем эти шрамы, — ответил он.
— Знаешь, нам, женщинам, тоже тяжело, — сказала она. Шеф вспомнил о том, что видел при разграблении Йорка и на руинах Эмнета, вспомнил о своей матери и ее женской доле, о Годиве и Альфгаре, о розгах, об истории Ивара Бескостного и его зверствах с женщинами; наконец, задумался о девушках-рабынях, заживо погребенных со сломанными спинами, на кости которых он наткнулся в могильнике старого короля, и не ответил ничего. Затем они полежали молча, пока назойливый шум, который Карли производил со своей подружкой, не утих во второй раз, уже окончательно.
— Я никому не скажу, — прошептала она, когда довольная парочка вылезла из сырости и грязи. Никогда он ее больше не увидит.
«Меня должно беспокоить, — осознал Шеф, — что я не такой, как все. Но почему-то не беспокоит». Он остановился, нащупывая твердую почву тупым концом копья. В темноте что-то булькнуло и глухо шлепнулось в воду, а Карли, охнув, вытащил меч.
— Это просто выдра, — заметил Шеф.
— Может быть. Но разве ты не знаешь, что на болотах водятся и другие твари?
— Какие, например?
Карли помялся.
— Мы зовем их кикиморы.
— Мы тоже. Огромные существа, живут в жиже и хватают детей, которые подошли слишком близко. Страшные женщины с зелеными зубами. Покрытые серыми волосами руки, которые высовываются из воды и переворачивают лодки охотников, — добавил Шеф, приплетая заодно побасенку, слышанную им от Бранда. — Мерлинги, что сидят и пируют…
Карли цапнул его за руку:
— Хватит! Не называй их. Они могут услышать и тогда явятся.