Возможно, в этом новом сражении перед военачальником будут стоять именно такие задачи. Прежде всего — отобрать людей, подобно тому, как плотник отбирает бревна, из которых он будет рубить дом. Досчитав до восьмидесяти, он увидел перед собой вторую машину, подал знак Скули Лысому, который немедленно подхватил булыжники и принялся за новое для себя ремесло, и пошагал дальше… А кроме того, с умом, по-плотницки, сделать так, чтобы отдельные части общего замысла ладили меж собой.
«Когда-нибудь мне обязательно станет известен более легкий способ счета, — подумал он, минуя третью и четвертую машины. — Ведь наверняка известен он был римлянам с их великим знанием тайных исчислений».
Но заветное это знание ему не выковать на наковальне.
Следущие три машины обслуживались командами с кораблей Бранда. Далее располагался отряд гебридцев. Шестеро из них красовались теперь с новенькими алебардами.
Странное дело, с ним работали одни добровольцы. После holmgang а он испросил у Сигурда Змеиного Глаза пятьсот человек себе в помощники. Под конец ему потребовались еще две тысячи дополнительно — не только для обслуживания машин и проведения ложной атаки, но главным образом для образования подсобных команд, которые занялись бы заготовкой и распилкой леса, ковали бы болты, а затем сумели бы затащить гигантские сооружения вверх по крутому, раскисшему склону Фосс. Но люди, которые выполнили для него всю эту работу, были переданы ему не Сигурдом, не Иваром, не другими Рагнарссонами, которые по прошествии нескольких дней устранились от попечительства над подготовкой к штурму. Все его работники были набраны — причем не по принуждению — из небольших отрядов, составлявших скромный резерв армии. Многие из них открыто носили серебряные амулеты людей Пути.
Шеф с неудовольствием для себя отмечал, что почитание, которым окружили его Торвин и Бранд, начало потихоньку просачиваться и в ряды его помощников. Люди начинали слагать о нем разные небылицы.
Впрочем, в случае удачного исхода сегодняшнего дела поводов для этих басен только прибавится.
При счете «четыреста двенадцать» он поравнялся с последней машиной, резко развернулся и, не связанный более необходимостью следить за порядком цифр, бодрой поступью зашагал обратно. С каждой минутой теперь становилось светлее. У восточной стены вовсю кйпели страсти; столбы дыма мешались с низким, пасмурным небом.
На ум навернулись непрошеные строчки. Стишок, который в Англии рассказывают детям.
У ивового брода, у деревянного моста
Спят тихо короли, под ними корабли…
Нет-нет, не так! В том стишке слова были такие: «Пыль поднимается в воздух, повсюду искрится роса, светом полны небеса…» А что же он только что себе бубнил?
Он замер и вдруг, под действием внезапной судороги, затрясся, скособочился. Ибо в памяти его сейчас всплывали жуткие образы. И происходило это именно тогда, когда приглядеться, прислушаться к ним времени у него не было. Не без труда выпрямившись, он встретился взглядом с Брандом, который приближался к нему с обеспокоенным видом.
— Я сбился со счета… — начал было Шеф.
— Брось, это уже неважно. Сорок шагов и на глаз сейчас видны. Мы начнем после Гумми… Слушай, есть кое-какие новости. — Бранд нагнулся и зашептал ему на ухо: — Из лагеря появился человек. Говорит, что Рагнарссоны за нами не пошли… Не захотели нас поддержать.
— Прекрасно, значит, управимся сами. Но только еще раз тебе говорю — кто не будет сегодня биться, останется без улова. Рагнарссоны и кто бы то ни было.
— Машины пошли…
Он поспешил к своему орудию, приятно щекочущему нос запахом свежей стружки. Нырнул в ее утробу, нацепил алебарду на полусломанный гвоздь, который приколотил этой ночью, занял свое место у самого дальнего бруса и, поднатужившись, сдвинул машину с места. Скрипучие колеса сделали несколько оборотов по ровной поверхности и покатили к крепости.
Английским же часовым на стенах Йорка почудилось, будто пришли в движение дома. Но не те покосившиеся приземистые мазанки, которые еще вчера покрывали холмы. Больше, пожалуй, это смахивало на усадьбу, которую мог выстроить себе тан, а то и на церковную колокольню. И вот теперь они выползают из утренней мглы и катятся себе прямо на них. За последнюю неделю они не смыкали глаз и, казалось, знали в этой местности каждый кустик. Что же это за диковины, которые высотой вровень с крепостными стенами? Может быть, это тараны? Замаскированные лестницы? Ширмы, которые скрывают таящиеся за ними дьявольские приспособления? На сотне арбалетов натянулась тетива. С шипением унеслись стрелы. Тщетно. Ведь каждому ясно, что чудища, которые на них движутся, не слишком пострадают от попадания арбалетной стрелы.
Но у них есть средства и понадежней… Хрипя от ярости, тан, которому была вверена защита северных ворот, отшвырнул бледного, как мел, фердсмена, призванного в войско с земель какого-то мелкого хозяина, обратно к бастиону, который тот было собрался покинуть, затем сгреб первого попавшегося из рабов, служивших при нем нарочными, и зарычал:
— Живо лети к восточной стене! Скажи, чтобы отряды при машинах открывали стрельбу! Теперь — ты. Отправляешься к западной стене, говоришь то же самое… А ты бежишь на площадь, находишь людей, которые мечут каменные снаряды, сообщаешь им, что к северной стене подходят машины… Запомни — машины! Так и скажи, и не вздумай спутать. Я еще не знаю, что они задумали, но клянусь, это — уже не ложная атака. Вперед, и пошевеливайтесь!
Они бросились врассыпную, и тан не замедлил обратить внимание на поведение своих собственных воинов. Одни из них волочили к стенам громоздкие стремянки; другие, те, кто уже видел, истошно вопили и тыкали пальцами в пространство за стенами.
— Эй, вы! Думайте сейчас только о деле, — гаркнул он. — Вниз посмотрите, дурни! Что бы викинги ни надумали, к стенам эти штуковины они подвести не смогут. А коли подтянутся еще чуточку, поповские орудия их живо перемолотят!
Если бы крепость по-прежнему принадлежала римлянам, предположил Шеф, у основания стены он бы сейчас увидел глубокий ров, который пришлось бы преодолеть любому солдату осаждающей стороны, прежде чем думать о том, как вскарабкаться на стены. За несколько столетий упадка помои и отходы заполнили ров доверху; нагромоздили над ним пухлую, ныне поросшую дерном насыпь в пять футов высотой и столько же в ширину. Воин, успевший взбежать на нее невредимым, имел бы над собой еще футов двенадцать до зубчатого уступа. Защитники полагали, что этого вполне достаточно. Но им и в голову не могло прийти, что насыпь эта может представлять дополнительную помеху для атакующей стороны.
Когда осадные башни подкатили к крепости, люди, бежавшие впереди, громкими возгласами заставили команды толкачей ослабить усилия и перейти на медленный шаг. Прокатившись еще несколько футов, машины уткнулись в неподатливое тело насыпи, дернулись и остановились. Тотчас из-за каждой башни выскочила поджидавшая этого мгновения дюжина воинов; половина из них держали тяжелые квадратные щиты, которыми оградили от шквала стрел с бастионов себя и товарищей. У последних же в руках были лопаты и кирки, и с усердием барсуков они принялись расчищать колею точно в том месте, перед которым остановилась их машина.