Сохранились, скажем, такие предписания: человек может стать попом, если только он не совершил до крещения убийства. Ясное дело, что здесь речь не про младенцев — вряд ли те могли кого-то убить перед тем, как их опускали в православную купель.
Недаром весь XII век православные церкви строились с обширными, рассчитанными явно не на новорождённых, крестильнями-баптистериями. Такие сооружения, кстати, вновь появились возле церквей, начиная с конца 1980-х годов, во времена так называемого церковного возрождения.
Стало быть, взрослый, пожелавший обратиться в христианство, был для Руси XII столетия столь же обыденным делом, как и для конца XX.
Бывали, как ни удивительно, и обратные случаи. И.Я. Шроянов сообщает о совершенно изумительном документе — особом покаянном каноне для человека, который, родившись в православной семье, затем отпал от православия, а потом — вновь пожелал вернуться в лоно православной церкви.
Вновь обращённый обязан был при всём народе проклясть соблазнившую его веру и поститься сорок дней. Причём вера, в которую впадали отступники, — это язычество. То есть человек родился в православии, впал в язычество — а потом, раскаявшись, вновь решил обратиться к вере Христовой — это ж только вообразить такое завихрение, такую жизненную коллизию!
И ведь, судя по тому, что посвятили этому случаю особый канон, был это не единичный случай! Уж не суровые ли дни кровавой Столетней гражданской описывает данный канон?
Между прочим, случаи, когда христианин вновь обращается к религии своих предков, истории известны. В дни гибели Римской империи жил в Италии такой поэт — Нонн Панополитанский. От него до наших дней дошли стихотворное переложение Евангелий и языческое житие Диониса.
Причём переложение Евангелий написано, называя вещи своими именами, довольно коряво и неумело, ученическим слогом. А описание деяний весёлого бога вина блещет красотами стиля, изысканной игрой звука, неизбитыми рифмами и сравнениями.
Исследователи его творчества неизменно выражали недоумение по этому поводу — а ларчик, подозреваю, просто открывался. Нонн, как те неведомые русичи, тоже, по всей видимости, родившись в христианской семье, затем ушёл из христианства в язычество.
Если городская Русь ещё была кое-как крещена, то с представителями "языков" из славян, населявших Восточную Европу до того, как туда пришла с балтийских берегов русь, дело обстояло и вовсе с точки зрения церкви печально.
Так, рассказывая о нехристианских погребальных обычаях вятичей и радимичей, летописец завершает рассказ словами: "Так же делают кривичи и другие поганые". То есть ни вятичи, ни радимичи, ни кривичи и христианами-то во времена летописца не считались.
А это, между прочим, весьма обширные земли — вся современная Беларусь, да Псковщина со Смоленщиной в придачу, да Московские, Тверские, Калужские, Рязанские земли… про Муром мы уже говорили.
Новгородский архиепископ Илья в 1166 году говорил своим подчинённым, что "земля наша (видимо, собственно "земля" — сельская округа, в отличие от собственно Новгорода. — Л.П.) недавно крещена", и вспоминал, как очевидец, первых попов. А "Слово невежам о посте" описывает "бесов"-навьих, которых плохие христиане угощают в банях трапезой на Великий, или Страшный, Четверг.
Насытившись, писал автор-церковник, нечистые утверждают, что подобного почтения они не встречали в своей исконной вотчине — в землях нехристей: "Мы же походили по болгаром, мы же по половцем, мы же по чуди, мы же по вятичем, мы же по словеном".
Вместе с Гальковским, опубликовавшим "Слово… о посте", под болгарами мы понимаем волжских булгар-мусульман — хотя среди дунайских болгар, как о том говорится во введении, долго ещё поминали языческих Богов и Богинь, народ в целом был крещён ещё в IX столетии.
Про "датирующее" значение половцев в этом отрывке мы говорили в связи с Всеславом. Чудь — финно-угорские племена — также долго оставалась некрещёной. Вятичи нам уже известны как ревностные сторонники языческих обрядов.
В том же XII веке они обеспечили церкви ещё одного мученика: печерский монах Кукша чересчур ревностно насаждал на их землях новую веру — ревностно и, по всей видимости, безуспешно. За что и удостоился мученического венца близ вятического города Серенска около 1110 года.
Погребальные костры — вернейший признак приверженности язычеству — угаснут на землях вятичей веком-двумя позднее.
В том же Новгороде историки указывают даже особый налог, которым облагались упрямые "нехристи", — так называемое "забожничье". В конце двадцатых годов тринадцатого столетия новгородцы даже потребовали от прибывшего в северный город на княжение Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского, отменить этот налог, причём это требование ("забожничье отложи") возглавляло список, предъявленный князю.
Любопытная деталь, право же, — если уж Новгород требовал отмены налогов, которым облагались язычники, — это говорит о том, что таковых в вольном городе было немало.
В 1227 году в Новгороде объявились даже волхвы. Вряд ли это слово уже в те времена перешло на обычных колдунов, каковых там и века спустя было немало. Слишком уж резкой была реакция новгородского владыки — волхвов, невзирая на заступничество людей всё того же Ярослава, сожгли.
Расправу над волхвами одобрили далеко не все новгородцы, и даже летописец прибавил в сообщении о казни волхвов: "творяхуть е потворы деюще, а бог весть" — мол, говорили, что они колдуны… да бог знает.
Все же на дворе стоял уже XIII век, а не XI, и новгородские язычники не решились выступить с оружием в защиту своих жрецов. Заступничество же княжьих людей, думается, объясняется не только их симпатией или хотя бы терпимостью к язычеству.
Просто сам князь в те дни в городе отсутствовал, и княжьи люди стремились не допустить, чтоб язычников казнили без его воли, одним приговором архиепископа. Как видим, вытесняя и уничтожая языческих жрецов, христианские архиереи зачастую получали "в наследство" от них соперничество с княжеской властью.
Итак, вятичи, радимичи, кривичи и словене оставались ещё во времена написания "Повести временных лет" по преимуществу язычниками. Язычники были среди киевлян и, судя по автору "Слова о полку Игореве", встречались в кругах черниговской и Новгород-северской знати.
В Северо-Восточной Руси тоже оставалось немало приверженцев старой веры. В предыдущей главе мы, уже говорили об упрямых язычниках Мурома, "святогонах", о каменном идоле Велеса, которому поклонялись в Ростове вплоть до того, как его низверг монах Авраамий в XII веке.
В его житии так и говорится, "что Ростов пребывает в идольском соблазне: не все ещё люди приняли Святое Крещение". То есть речь опять же идёт не о крещёных, по старой памяти оглядывающихся на старых Богов, а об откровенных и последовательных нехристях-язычниках.
В более поздних источниках говорилось, что "чернь Ростовская", не желая креститься, убегала в сопредельные государства, в том числе — в земли волжских булгар, чьи правители, очевидно, были сравнительно терпимы к язычеству подданных.