Вспоминается в этой связи такой эпизод с одною моей знакомой. Взяв у меня почитать книжку славянского фэнтези, она вскоре вернула её обратно и была крайне недовольна. "Имена какие-то татарские, не запомнишь — Огневед, Яромысл".
Добавьте ещё и моду у российского дворянства на иностранное, или хотя бы инородческое [57] происхождение — и вы поймёте, почему того, кто по приезде ко двору московского государя рекомендовался как "поганый князь Ждан (Ярослав, Будимир и пр.)", могли запросто записать посмертно в "татары".
Кстати, среди этих странных "татар", носящих не татарские имена, были Ротай, Бедырь, Порхач и Битюг — основатели дворянского рода Кайсаровых, потомок коего, Андрей Сергеевич Кайсаров, написал в 1803 году труд "Славянская и российская мифология".
Возможен, однако, и другой вариант. Правда, он не слишком вероятен, о чём сразу предупреждаю читателя, поскольку основан на построениях Льва Николаевича Гумилёва, исследователя, не всегда строгого в подборе аргументов, особенно когда речь идёт о его любимых монголах.
В одном из своих сочинений он бегло упоминает о якобы существующих сведениях про то, что в гвардию великого хана в Каракоруме входили русы-язычники. Вроде бы им принадлежал целый надел земли — не то в Монголии, не то в Северном Китае.
Однако где бы ни было пристанище ушедших так далеко от отчизны язычников, их, несомненно, должно было тянуть к родной земле, к её священным рощам и источникам, к могилам пращуров. Возможно, это они или их сыновья, внуки и возвращались тогда на родную землю.
Тогда они действительно, по крайней мере формально, были "татарами" — кем ещё могли быть личные охранники великого хана? Но при этом носили вполне славянские имена.
Ну, вот видите, скажут мне читатели-христиане, и ваши язычники служили завоевателям. А на Куликовом поле свободу Руси добыли благословение Сергия Радонежского да подвиг монаха Александра Пересвета. А где были язычники?
Как это ни покажется удивительным — на Куликовом поле же и были. Да и с Сергием Радонежским и двумя братьями-богатырями, Пересветом и Ослябей, не всё так ясно и просто, как хотелось бы того христианам.
Начнём, пожалуй, вот с какого обстоятельства. Кто-нибудь из рассуждающих о Сергии Радонежском и его благословении, принесшем-де победу русским ратям на поле Куликовом, обращает ли внимание на некоторую несообразность — великий князь Дмитрий Иванович отправляется испрашивать благословения на решительную битву с врагом веры и отечества у игумена затерянной в лесах обители, чуть ли не скита даже?
Странно ведь, что ни говори. Продолжая аналогию с Великой Отечественной, начатую Петром Хомяковым, попытаемся представить, что маршал Жуков отправляется за инструкциями и одобрением своих действий к секретарю колхозного райкома.
Странно бы это было? Мягко говоря, очень странно. А где, извините, более высокие церковные иерархи? Где митрополит, епископы? Почему они не благословят московского государя на защиту "веры и отечества"? или, как гласит "Задонщина", за землю Русскую, за веру христианскую?
Первоначально я сам просто предполагал, что Дмитрий не пошёл к этим людям, зная, что они из себя представляют. И только статья влх. Велимира (Н. Сперанского) "Дух язычества — дух победы" указала мне на более занимательный аспект событий, предшествовавших Куликовской победе.
Дело в том, что Дмитрий на момент битвы находился в серьёзнейшей ссоре с митрополитом-болгарином Киприаном, фактически он был отлучён от церкви — и посему, очевидно, никто из церковных иерархов его попросту не принял.
Это потом уже, после Куликовской победы, Киприан примирился с Дмитрием — победителей не судят. Кстати, Киприан занял свой пост при сопротивлении Дмитрия, пытавшегося провести на митрополичью кафедру своего духовника Михаила-Митяя, и не без помощи Сергия.
Кстати же, будущее показало, что Дмитрий был целиком прав, не доверяя византийскому ставленнику — когда, уже после Куликова поля, к Москве подошёл Тохтамыш, Киприан, на которого отправившийся собирать войска князь оставил столицу, поступил совсем как архипастыри в 1237 году — сбежал.
Москву защищал — и погиб, защищая её, — литовский князь Остей, сын Андрея Ольгердовича.
Далее, Сергий, в общем-то, не благословлял. В ранних житиях рассказывается, как пустынник долго уговаривал князя поклониться Мамаю, поднести ему дары, ("почти дарами и воздай честь нечестивому Мамаю, да, видем твоё смирение, господь бог вознесёт тебя, а его неукротимую ярость и гордость низложит"), и только потом выговорил нечто среднее между благословением и предсказанием — мол, если пойдешь на Мамая в великой силе, то победишь.
Дальше — ещё занимательней. Войско Дмитрия стояло на Куликовом поле так, что первый удар ордынцев Мамая приняли на себя дружины пришедших зимой 1379-1380 годов на службу к Дмитрию Ивановичу литовских князей Андрея (отца Остея) и Дмитрия Ольгердовича.
Сами князья — крещёные, но, судя по именам, в первом поколении. Литва — держава ещё языческая, в стольном городе Вильно (будущем Вильнюсе) стоит каменный храм Перкунаса-Громовержца, русского Перуна, на месте которого после крещения Литвы поставят деревянный костёл.
В храме полыхает неугасимый костёр из дубовых дров. Среди дружинников-литвинов наверняка должно было оставаться немало язычников, причём необязательно литовских, балтских. Языческие поверья были крепки и в белорусском Полесье, входившем тогда в состав Литвы, — многие авторы утверждают, что и литвинами-то тогда называли тех, кого мы сегодня зовем белорусами.
Итак, впереди всех, в так называемом "сторожевом полку", в авангарде, находились литвины, в большинстве своём, скорее всего, или вчерашние язычники, или вполне себе сегодняшние. Литва вообще в христианство будет обращаться тяжко и медленно.
Далее идут таинственные, не названные по именам "князья Белозерские". Их — двенадцать, по сообщению всё той же "Задонщины", самого раннего из памятников Куликовского цикла. Войско их, соответственно, надо полагать, из Белозерья.
Как мы помним, жители этих мест не желали выдавать Яню Вышатичу волхвов до тех пор, пока он не припугнул их, что останется в их городке с дружиной на год. Изменилось ли что-нибудь за три столетия?
Честно говоря, не слишком. Неподалёку от Белого озера есть озеро Кубенское. Там в 1342 году князь Глеб Борисович застал "много множество неверных человек вскрай Кубенского озера великого по берегам". "Неверные" пытались выжить общину монахов-пустынников, угнездившуюся на островке Спас-Камень, напротив горы с многозначительным названием "Лысая".
Очевидно, Камень тоже играл какую-то роль в местной обрядности и язычники всего лишь пытались прогнать чужаков со священного для них места. Так что монахам приходилось "молитвы возсылающе богу отай" — то есть тайно.