Между прочим, эпос адыгейцев подробно рассказывает про трех антских героев: Буса, Лавриту, того, что дал столь гордый ответ аварским послам, и Мезанмира Идарича, убитого аварами.
Историк германского племени готов Иордан в своей книге о происхождении и деяниях готов рассказывает, как во времена конунга Винитара (это имя-прозвище буквально означало «Потрошитель венетов», то есть вендов, славян) были схвачены в плен и свирепо казнены семьдесят старейшин народа антов во главе с князем Босом и его сыновьями: «Он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Боса с сыновьями его и семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых усилили страх покоренных». Русское «Слово о полку Игореве» говорит: «готския красныя девы въспеше на брезе синему морю, звоня рускымъ златомъ: поютъ время Бусово, лелеютъ месть Шароканю». Здесь воедино сведено три исторических события: «готские красные девы» радуются пленению князя-славянина, Игоря Святославича, героя «Слова», сопоставляя его участь с судьбою захваченного когда-то их пращуром славянского князя Буса-Боса, и ожидают, что пленивший Игоря половецкий хан Кончак окончательно уподобит судьбу пленника той, что постигла правителя антов, отомстив за своего деда, хана Шарукана, взятого в плен и казненного русскими воинами. Буса, убитого готами-«гутами», песни адыгейцев именуют Баксаном. Ногмов перевел плач по коварно убитому врагами князю антов его сестры: «Геройство Буса освещает народ антский своими доблестями. О родина Буса, хотя нет уже его среди живых, но когда будет добывать тебя Гут – не покоряйся!
Весь народ почитал его за благого духа: когда начиналось сражение и удары блистали, как молнии, его присутствие поселяло в антском народе уверенность.
Гутские истязания не прекращаются, весь антский народ пришел в отчаяние, потому что восемь пар быков привезли его тело на родину».
Другого славянского героя, Лавриту, адыгейцы называли Лавристаном. Он, согласно песне, в калым своей невесте (конечно, в антских преданиях звучало иное, славянское название выкупа за невесту – «вено») включил пленников из византийских провинций Мизия (земли современной Болгарии) и Дакия (теперь на ее месте расположилась Румыния). Он ходил на Русь (судя по всему, дунайскую). Историю же, обессмертившую имя Лавриты-Лавристана, адыгейские певцы передали настолько схоже с византийцем Менандром – донесшим до нас имя славянского вождя, – что просто диву даешься. Точно так же, как и хронист Восточного Рима, адыгейские певцы рассказывали, что послы Аварского кагана «Байкана» – того самого Байана, что хвастался безразличием к судьбе своих славянских воинов, – потребовали от Лавриты-Лавристана дани. Князь и младшие вожди отказали им, «отвечая гордыми и неприятными речами». Менандр на этом месте сообщает о приведенных мной выше «дерзких и гордых» словах Лавриты. Дерзить начали в ответ и надменные степняки – и до того разъярили славян, что те, позабыв священную неприкосновенность послов, перебили их. Получив повод для войны, аварский правитель двинул свои полчища на Дунай, и Лаврита погиб, защищая свою землю.
От рук авар Байана принял смерть и еще один славянский вождь той поры – Мезанмир Идарич [20] , которого адыгейские легенды величают «Маремихо, сын Идара». Этот как раз погиб в посольстве к аварам – некий недоброжелатель антов по имени Котрагиг нашептал кагану, что, убив князя, справиться с антами будет много легче.
Увы, негодяй оказался совершенно прав. «С тех пор пуще прежнего стали авары разорять землю антов, не переставали грабить ее и порабощать ее жителей», – заключает рассказ об этих событиях летописец Восточного Рима.
Любопытно, что остатки аваров, в Европе после падения каганата попросту вырезанных озверевшими данниками («и погибоша аки обре», отмечает летописец), сохранились в Дагестане – это всем хорошо известный народ аварцы, славный впоследствии не столько воинскими достижениями, сколько отличными оружейниками – «шеломы оварьские» упоминает «Слово о полку Игореве».
Однако еще занимательнее тот след, что соседство со славянами оставило в фольклоре другого кавказского народа – чеченцев. В преданиях их упоминается некий Пиръо или Пиръон падчах (падишах). В первом из них ему прямо приписывается Божественное могущество Творца: «Люди говорят, – гласит чеченское предание, – что Пиръон-падчах создал небеса и землю. Чтобы забраться на небо, нужно много времени. Настолько много, что если гнать на небеса осла, то понадобится столько времени, что трехгодовалый осел по возвращении сдохнет от старости». Вторая легенда уже противопоставляет Пиръона «богу» – не то Аллаху, не то собственному божеству вайнахов. Немногие знают, что чеченцы, нынче ставшие чуть ли не лицом – и надо сказать, очень неприятным лицом – исламского мира, еще два столетия назад были язычниками и поклонялись своим племенным богам. «Пиръон спорил с богом. По краю Вселенной он сделал навесы из бронзы наподобие небес. По ним он с шумом катал бочки, лил из них воду». Третье сказание говорит: «Пиръон создал медные своды небес. Он заставлял женщин подниматься на самодельные своды небес и оттуда лить воду». Иногда его называют сыном Селы – вайнахского Громовержца. Есть еще легенды, как Пиръон достал для людей из подземного мира первую мельницу, и о том, что грозный владыка очень уважал стариков, любил детей и безмерно почитал хлеб, за неуважение к которому наказывал строго. Естественно, две первые заповеди вполне понятны и естественны для чеченцев, живущих и по сей день родовым строем, но вот заповедь о любви к хлебу не слишком типична для горского народа, чьим главным пропитанием были охота, скотоводство да разбойные набеги на соседей.
Ленинградский исследователь Л.С. Клейн сопоставил эти легенды со славянскими преданиями о громовержце Перуне. Он производил громы и молнии, посылая на землю дожди с помощью «облачных дев», которых славяне именовали вилами или берегинями (вот и женщины, которых «Пиръон-падчах» заставлял лить воду с медных небес). Связь вил с дождем была неразрывна – на головном уборе древнерусских женщин XII века цепочки-рясны, изображающие дождь, свисавшие по бокам лица, кончались подвесками-колтами, на которых изображали вил – птиц с девичьими лицами. Удивительнее всего, что мастера, жившие в уже не первый век крещеной стране, осмеливались не просто изображать языческих полубогинь, подобных апсарам, подчинявшимся индийскому Громовнику – Индре, но даже «святотатственно» обводили их прелестные головки НИМБАМИ. Перун, по белорусским преданиям, летает в небе верхом на мельничном жернове, а в словацкой легенде говорится, как сурово он карает тех, кто непочтительно обходится с хлебом. Некогда, говорит эта легенда, хлеб рос по всей ости пшеничного колоса, от земли до верху. И было так до тех пор, пока однажды неразумная женщина, убирая хлеб, не взяла с собой ребенка – но не припасла чистой тряпицы, и, когда малыш испачкал пеленки, вытерла детскую попку колосьями. Разъяренный Перун обратил надругавшуюся над хлебом женщину в каменный столб, а поднявшаяся лютая буря стала срывать зерна с колосьев. Но тут вмешалась собака и умолила грозного бога оставить на колосе зерен хотя бы на длину ее носа. С тех пор, повествуется в предании, люди и едят «собачью долю» в хлебе.