Нет, совсем муторно стало на улице. И одинокая фигура на гараже производила такое тоскливое впечатление, что я быстро открыл ворота и вошел в цех.
…коридор, слева двери туалета, душевой, потом склада, потом просторная ниша, где охрана сидит. Я ждал этого. Ждал, чтобы убедиться еще раз: настоящая причина, по которой я приперся сюда в новогоднюю ночь, не выдумана мной. Между дверями туалета и душевой расстояние метров пять, а сами помещения – метра два шириной каждое. Не больше. Я встал и глянул на стену коридора между ними. Нет, не в порядке тут что-то, я прав таки. Давно меня это мучает, а теперь вот как раз есть возможность разобраться.
Охранника Пети уже нет, смылся, эгоист, домой, не дождавшись меня. Вот он, цех – все стены в белой пластмассе. Справа клеть подъемника и закуток наладчиков. Слева железная лесенка на второй этаж, копировальная комната и четырехсекционная печатная машина немецкого производства «Гейдельберг Друкмашинен Остевропа Гмбх», которую я так и называю – друкмашиной. Столы, где разложены календари с последнего заказа, поддон с бумагой, стеллаж с краской и тюк с ветошью. Здесь все пропахло полиграфией, густые химические миазмы висели в воздухе. Из радиоприемника играла музыка.
Тепло. Я снял шапку, почесал лоб. За друкмашиной – а она большая такая, три на восемь и два с половиной в высоту – кто-то ходил, доносились голоса. Я поднялся на второй этаж.
Собственно, второй этаж – это всего лишь доходящая до середины цеха широкая бетонная плита в двух метрах под потолком. Ее сверху закрасили и сделали ограждение, на которое я сейчас и облокотился. Внизу загудело, включился компрессор. Из-за друкмашины появился печатник Витя, повернул один из рубильников на щите. Компрессор умолк, а Витя ушел обратно.
Я спустился на первый этаж, повесил пальто, достал пачку «LM», из нее – сигарету, и прошел за друкмашину. Там помощница печатника Людочка в синем комбинезоне и ярко-зеленых резиновых перчатках полировала тряпкой жестяную пластину печатной формы, а Витя сидел на краю стола. Был он пузатый, толстолицый и в круглых очках. Мы с ним одного возраста, хотя он выглядит куда старше, лет на сорок. А я не пью, хорошо сохранился.
– А ты чего тут? – спросил Витя.
Я не успел ответить. Людочка, дунув на челку, разъяснила:
– Петро ж домой отпросился.
– Так ты вместо него на всю ночь?
Я улыбнулся Люде и кивнул Вите.
– Вы долго еще?
– Меня муж прибьет, – пожаловалась Людочка плаксиво. – Я ж почти ничего приготовить не успела.
– Да нет, мы закончили уже эти календари. Сейчас идем.
– А, ну ладно… – Я стоял, все еще разминая сигарету и вспоминая, где спички. Сунул ее в зубы, хлопнул по карману джинсов – а спички-то в пальто, кажется. Собрался было подойти к вешалке, но Витя достал розовую зажигалку и щелкнул ею.
– Когда заходил, грохота там не слыхал?
– Вроде нет…
Людочка уже закончила с формой и снимала перчатки. От нее пахло ацетоном.
– Какой грохот?
– Не грохот, там шумело что-то, – произнесла Людочка.
– Ха, шумело… – Витя грузно слез со стола. – Там гаражи, ты ж видел? Кто-то закричал…
– Менты, – убежденно сказала Людочка.
– Какие ж менты? Чего б это они шумели? Какой-то звук, потом побежал кто-то…
– Да, и вроде стекло разбилось.
– Так вы б сходили, посмотрели, – предложил я, только сейчас замечая по неверным движениям Вити и блестящим глазам Людочки, что оба они подвыпившие. Праздновали, наверное, тут, не отрываясь от трудового процесса.
– Та ну его на хер! – с чувством сказал Витя. – Нет, я к этому отношусь негативно.
– А чего? Давай сходим, Витечка.
– А может, и сходим… – согласился он.
Я вернулся в коридор и встал между туалетом и душевой. Ворота в конце коридора приоткрылись, и внутрь заглянул мастер Руслан. Посмотрел на меня – мы с ним друг друга никогда не любили отчего-то – и поморщился.
– Ну, что у вас? – крикнул он. – А ты чего здесь?
– Задержался, – пробурчал я.
– Календари они закончили?
– Ага.
Он помолчал, внимательно глядя на меня. Губы у него были африканские – коричневые и пухлые. А нос вроде римский, сломанный. И шрам под правым глазом.
– На тираж календарей хватило?
– Витек, Люд, календарей на тираж хватило?
– Хватило, – донеслось из цеха.
– Хватило, – передал я Руслану.
– Значит, я завтра рано утром постараюсь заехать, – сказал он и ушел, прикрыв ворота.
Я вернулся в цех. За друкмашиной свет загорелся ярче, они там включили переноску, лампочку на длинном шнуре. Раздался шелест ветоши, скрип жести, потом приглушенный голос:
– Негативно.
Я поднялся на второй этаж и включил электрочайник. Пока вода закипала, пока я делал кофе и пил его, прошло минут двадцать. В окрестных конторах, да и во всем институте, наверное, уже никого не осталось. Шум проезжающих по площади автомобилей теперь почти не доносился. По радио кто-то кого-то поздравлял. Я отошел в глубь второго этажа, бесцельно послонялся там, потом спустился. Переноска все еще горела. Я клацнул рубильником, и половина светильников погасла, стало сумеречно. От друкмашины, от столов и поддонов с бумагой, из углов цеха протянулись тени.
– Эй, вы скоро? – громко сказал я, пересек зал и заглянул за друкмашину. Никого там не было, а на полу валялась розовая зажигалка. Я присел на корточки, поднял ее, закурил и выпрямился. Когда это они ушли, я и не заметил.
…вот такая стена. Оббита пластиковыми полосками, но сейчас это не важно. В стене две двери, за одной туалет, за другой душевая. Ширина туалета метра два, а душевой – и того меньше, но пусть тоже будет два. Получается четыре, плюс толщина перекрытия между ними, того, что перпендикулярно стене коридора. Сколько там? Десять сантиметров, ну, двадцать. Пусть даже перекрытие полуметровое, хотя такого не может быть. Все равно выходит четыре с половиной метра, это максимум. А между дверями – пять. Куда делись полметра пространства? Это меня уже давно доставало.
Спустя полчаса, которые ушли на то, чтобы найти старую рулетку и еще раз все промерить, я забрался на поддон с бумагой и уселся там по-турецки. Семьдесят примерно сантиметров пространства куда-то подевались на фиг.
Совсем тихо было в цехе, только радио играло. Площадь вроде и рядом, но по другую сторону институтской шестнадцатиэтажки, а здесь глухой внутренний двор, ржавые остовы автобусов, гаражи и свалка. Зимняя ночь и пурга. Я сунул в зубы сигарету, достал зажигалку и чиркнул. Совсем куцый огонек, газ заканчивается. Наполненная запахами красок и лаков, бумаги и машинного масла, теплая тьма сгустилась, будто стянувшись к огню зажигалки. Только-только успел прикурить, как он погас. Тьма – пыхх! – расступилась, рассредоточилась по всему цеху. Шлеп-шлеп – это я пошел в коридор, собираясь сорвать со стены кусок пластика в том месте, где, по моим расчетам, должно было находиться недостающее пространство между туалетом и душевой.