Высотка выдавливала из себя энтропию, инфомусор и некорректные гиперссылки, ошибочные команды, неудачные изобретения, поломанные скрипты, неэстетические конструкты, некачественные продукты. Информационные и материальные отходы серым смогом опускались сквозь Сплющенный и скапливались в Низинах, наполняя ядовитым хаосом и физическое пространство, и донный слой Геосети. Бо´льшая часть продукции экозаводов, химботы, тонкий софт и другие предметы высокого производства не могли существовать в Низинах, здесь они быстро разрушались и гибли.

Служащие фабрики спали в огромном лабиринте жилого Улья. Работали на конвейерах, в цехах с устрашающими машинами – продуктами дегуманизированных технологий, – в лабиринте вспомогательных помещений, печах и карьерах. Низины – скопище древней техники и тех, кто не прошел через культурную сингулярность, не выдержал управляемого информационного хаоса верхних слоев Макрополиса. Под серыми сводами цехов плавали полицейские модули, которые имели право стрелять на поражение.

Впервые «Звездочку» исполнил самодеятельный оркестр калек из Цеха Выработки. Она произвела фурор – хотя это был угрюмый, мрачный фурор. Лязгая и скрежеща, киборги аплодировали.

Мало кто в Низинах мог воспроизвести ее. «Звездочка» распространялась в записи по местному сетевому вещанию, ей внимали на подпольных бойцовских аренах, в грязных общагах-гибернаторах, в мусоросборниках и жилых шахтах… И однажды ее услышал киборг Трелин, мастер Цеха Незаконченности.

Необычное существо. Могучий – и лишенный внутренней основы. Бесстрашный – и страшащийся самого себя. Полная затаенной боли, вызова и гнева песня изменила что-то в его душе. Трелин поднял бунт.

Город-фабрика тоже был по-своему эстетичен, но эта среда обитания пугала «Звездочку». Неспособная понять подоплеку действий рабочих, она страдала, следя за событиями вокруг. Она многое пережила и многое узнала. Хотя потеряла еще больше – воспоминания о предыдущих инкарнациях сохранились лишь в виде смутных, едва осознанных образов.

Прежде всего бунтовщики убили соглядатаев и предателей-бригадиров, затем подожгли Цех Направленности. Толпы двинулись по ярусам города, вскрывая броневые щиты и громя станки. Спешно созванные полицейские открыли огонь из нейростатов, однако Трелин предвидел это – бунтовщики прикрылись защитными сетками, которые ассенизаторы-охотники использовали для спуска в подвалы, где обитали квазиживые выкидыши города-фабрики.

Хотя даже это не помогло им: в конце концов бунт подавило присланное сверху подкрепление.

Большинство бунтовщиков были уничтожены либо пленены и подвергнуты насильственной перепрошивке. Но Трелин спасся. Раненый, он пересек враждебные подвалы и спустился в дренаж. Канализационная система Низин, обслуживающая весь Макрополис, называлась Полномастией и была настолько сложна, что человеческий мозг был не способен осознать ее топографию. Создать такую структуру люди тоже никогда не смогли бы – Полномастию проектировал и строил искин-гиперплекс Безымянный. Канализация была его первым проектом, любимым детищем; через невероятные хитросплетения ее труб, коридоров и сточных колодцев искин хотел передать свое ви´дение Мультиверсума. За Полномастией приходилось постоянно следить, поэтому часть Безымянного всегда обитала внутри нее, спрятанная в световодах и нанопроводах, сенсорах и датчиках.

В бездны Полномастии никогда не спускался ни один человек, там обитали лишь необычные существа, порожденные инволюцией Низин. Здесь были автономные участки для отходов, смешение которых могло привести к взрыву или другим, еще худшим последствиям; были глубинные шахты для сброса некоторых ингредиентов в верхнюю мантию Земли, смесители, бионасосные станции подкачки, органические и металлические трубы, узлы, работающие по принципу человеческого сердца или почек, заборники и отстойники.

В глубине бесконечного тела Полномастии умирал киборг Трелин. Лишь мелодия «Звездочки» поддерживала угасающее сознание, и он пел, едва шевеля губами, постукивая железными пальцами о стенку керамической трубы.

Голос и стук впитывала одна из слуховых мембран Безымянного.

Потом Трелин умер. Неподалеку открылся люк, поток пузырящихся отходов смыл тело в отстойник, где органические части киборга растворились без остатка за несколько часов, а механические вернулись наверх, чтобы стать частью одного из кварталов города-фабрики.

Сознание Безымянного рванулось вверх по километрам световодов, пронеслось сквозь город, где выжившие бунтовщики лежали в тюремных статис-койках и ждали перепрошивки, сквозь Сплющенный слой, где Пазл Гран играл на своей гармошке, сидя на краю небоскреба, – к Разумной Башне, одной из построек Высотки, предназначенных для искинов. Значительная часть сознания Безымянного осталась в недрах Полномастии, но динамический центр гиперплекса расплылся по фосфоресцирующим коридорам Башни, размышляя и творя.

Безымянный закрылся от всех. Спустя три месяца он соединился с великим Габорио и сообщил, что сочинил нечто новое.

Спустя полгода напряженных репетиций оркестр «Гранд Нарратив» в амфитеатре Централи Искусств исполнил светомузыкальный концерт «Коллапс спектральной зари». Это был триумф, прорыв даже на фоне великих прорывов последних лет культурной сингулярности. Такого грандиозного произведения искусства не знала Земля.

Кое о чем люди не догадывались. «Коллапс» стал первым детищем искусства нового поколения. Он был не просто разумен. Каскад светозвуковых гиперциклов имел обратную положительную и отрицательную связь. «Коллапс» не только сознавал себя – он мог себя менять, создавать в себе новые гармонические строи. Его слушали, ему внимали… И он внимал, вслушивался и вглядывался в нейрологические пространства существ, породивших того, кто породил его. Изучал их – и размышлял над тем, как ему измениться. Оставаться прежним слишком скучно, «Коллапс» хотел нового. Вобравший в себя все боли и радости своих предков, он обладал большой властью над человеческими умами, мог вызвать в них сонм чувств и мыслей, от ненависти до сострадания; мог повести на бой и на бунт, постепенно, через многократное прослушивание и просмотр ввергнуть в войну или побудить к творческому сотрудничеству на всех уровнях Макрополиса. Перестраивая свое светомузыкальное тело, он мог измениться в разрушающее оружие или в гармонизирующее начало. Что-то из наследства, полученного от предков, побуждало его к первому, что-то – ко второму. И он ждал, наблюдая.

Никотин

Ночь, утро, вечер, день – гул не смолкал никогда. Небоскреб картеля «Десадо Электрикум Арт», врастая фундаментом в Нижний Слой, крышей своей достигал стратосферных высот Верхнего. Под самой крышей располагался кабинет нынешнего главы картеля – Энрике Десадо Младшего. Заложив руки за спину, он неподвижно стоял возле окна.

В Западном Сотрудничестве жило слишком много людей, приезжих и местных – одни ложились спать, другие только вставали, третьи, казалось, не спали вовсе. И все же Десадо заметил, что в тот зыбкий период, длившийся от силы минуту, когда утро еще не началось, а ночь уже закончилась, в эфемерную минуту застывшего времени вечный городской шум прерывался паузой. Наверное, сложные ритмы жизней тех, кто обитал здесь, входили в какой-то внутренний резонанс, запутанные волны их колебаний на минуту сходились в нижней фазе: все смолкало. Светящимся желтым пунктиром проносились кабины горизонтальных лифтов, плыли острова воздушных парков, мерцали галактики бледных огней, фосфоресцировали опутанные лентами трасс проспекты и далекие кварталы, словно за океаном – чужие континенты, которых ты никогда не увидишь; бледные светляки ночного Верхнего горели, как всегда, но гул смолкал.