И все же было что-то чрезвычайно привлекательное в самой мысли остаться там, где он оказался, в дикой глуши, но под крышей, в неизвестности, но не затерянным. Жрецы терпеливо растолковали ему, что их ждет. Припасы у них имеются, и можно достать их еще больше. Дороги легко преодолимы, кроме случаев самого жестокого ненастья, а еще можно будет передвигаться на санях по реке, когда она достаточно замерзнет. Возделанные пахотные земли лежат не так уж далеко, у крестьян найдутся на продажу излишки зерна, мяса и всяческой снеди. Ни у кого не вызовет особых подозрений, что жрецы Пути закупают провизию. Подумают, что они немножко просчитались или собираются торговать с финнами.
– И вы можете принести нам пользу, – сказал Герьольф. – Ваш малыш Удд до сих пор не вылезает из кузницы, и его знания выше всяких похвал. А ведь он самоучка. Ты видел, как он научился закалять сталь? Ему следовало бы стать жрецом Пути. – Герьольф заворчал от удовольствия при мысли, что крошечному англичанину будет оказана такая честь, затем продолжал более взвешенно: – Нет, правда, если бы речь зашла о вступлении в Путь, я охотно стал бы его поручителем. Он уже поговаривает о мельничных колесах, о большом молоте, чтобы ковать железо механически, а не вручную. Если хотя бы десятая доля из этого окажется правдой, он окупит все затраты на свое пребывание здесь. Поэтому оставайтесь. Торвин мне рассказывал, что ты тоже кузнец и исследователь нового знания. Ты и Удд будете выдумывать, остальные могут жечь уголь или раздувать мехи. А весной сможешь вернуться к своему предназначению. Корабль Хагбарта хранится здесь в корабельном доке до весны. Он доставит тебя на нужное место быстрее, чем любой другой.
Шеф кивнул. Вместе с облегчением в нем росло возбуждение. Пора обо всем подумать. Найти время, чтобы разобраться во всем без той бешеной, отчаянной, неотложной – завтра битва – спешки, которая до сих пор была его уделом. Время подумать о будущем. Возможность выступить, когда он будет готов, а противник нет, и не иначе и не наоборот. Конечно, у противника тоже будет за зиму время приготовиться и стать достаточно сильным. Зато противник не будет знать, что он приближается. Шеф припомнил слова пленного викинга, Свипдага. Как они звучали? «Чтобы пройти через то, что тебя ждет, нужно иметь железную шкуру». Сказано было по злобе, чтобы смутить его, это Шеф понимал, но ведь у норманнов была пословица, которую часто вспоминал Торвин. «Говорим мы, а подсказывают боги». Может быть, Свипдага послала судьба. Железная кожа? Посмотрим.
Аккуратно разжевав шатающимися зубами огромный стручок зеленого гороха, который всучил ему Ханд, Шеф сглотнул и кивнул еще раз:
– Мы останемся, Герьольф, спасибо за твое гостеприимство. Обещаю тебе, что никто из нас не будет проводить время в праздности. К весне многое здесь изменится.
* * *
Вскоре задымили трубы, над снегами разнесся звон, в лес помчались лыжники заготавливать дрова и бревна для новых хижин, пошли обозы с железом, чтобы выменивать его на еду и пиво. Случайные финны удивлялись оживлению среди норманнов в пору, когда те обычно спали.
Далеко на юге Рагнарссоны, насадив на кол в качестве предупреждения голову короля Хрорика, вели свои армии от королевства к королевству, требуя сдаться всех мелких королей Дании – Гамли с Фюна и Арнодда с Аальборга, Кольфинна из Сьяелланда, Кари из Скаане.
В Швеции король Кьяллак, получивший трон благодаря тому недовольству, которое вызывал его миролюбивый предшественник Орм, советовался со своими жрецами и выслушивал непрекращающийся поток известий о дерзости немецких миссионеров и их телохранителей. Нам перед ними не устоять, сообщала деревня за деревней. За что мы платим нашу селедочную дань? Приди и защити нас! И Кьяллак соглашался, но никак не мог найти ратоборца, который был бы готов сразиться с внушающим ужас предводителем германцев. Придет время, когда мы сокрушим их в битве на поле брани и в битве за умы, так говорил он нетерпеливым жрецам главного храма в Упсале.
А в Гамбурге неистовый и благочестивый архиепископ Римберт выслушивал те же самые известия с удовольствием, пересказывал их своим собратьям-прелатам, архиепископам немецких земель, уверенный, что божественное предназначение находится на Западе, чего так и не понял тупой Папа Адриан, сближавшийся с греческим императоришкой и его Папулей. Во всех немецких землях слухи о храбрых риттерах из Ордена Копья бродили среди младших безземельных сыновей знатных родов, и у столов для записи желающих никогда не иссякала очередь.
В Норвегии король Олаф – Эльф Гейрстата, которого уже начинали называть Победоносным, чего никогда не случалось в те дни, пока был жив его брат, – посматривая на свою свиту королей-вассалов из Рингерике и Ранрике, Хедемарка, из Уппланда и Агдира и на ставших осторожными послов с Запада, на свирепых рогаландцев и людей фьордов, беспокоился, куда же подевался человек, чья удача так изменила его собственную судьбу.
А Годива, уже на сносях, время от времени вспоминала о юноше, которого знала когда-то, того, кто стал ее первым мужчиной, своего молочного брата.
Но далеко на севере спящая земля мирно укрылась под снегами.
Цинга быстро исчезла, как только Ханд заставил своих товарищей есть лук, черемшу, горох и бобы, частью сушеные, частью сравнительно свежие, сохранившиеся от недавнего урожая. Ханд вел скрупулезные записи руническим письмом, поясняя, что должен будет рассказывать все другим жрецам Идуны. Уже сейчас ясно, что лекарством от этой болезни является правильное питание, а не свет и не воздух.
С исцелением от цинги пропали также мрачность и ощущение слабости, которыми многие страдали в отряде, теперь все воодушевились и были полны желания действовать, – но выхода это не находило, поскольку ветер и мороз усиливали уединение небольшого поселка, лишь немногие счастливчики, закутавшись с головы до ног, на санях гоняли за съестными припасами или в лес за дровами.
Оглядываясь на события и изменения, произошедшие в ту зиму, Шеф иногда с трудом верил в их реальность. А иногда – с легкостью. Он уже имел случай заметить за тот краткий срок, что выполнял обязанности ярла в Норфолке, и за еще более краткий срок, когда был соправителем короля Альфреда, как мало времени занятой человек проводит, занимаясь тем, чем ему хотелось бы заниматься. У большинства таких людей почти все время уходит на посторонние дела, на пустяки, на неразбериху и разрешение споров, которые, по-видимому, неотделимы от повседневной жизни.
– Как будто, – говорил Шеф жрецу моряков Хагбарту, – как будто плывешь с парусом, который волочится в воде за кормой корабля, замедляя его ход.
– Ты имеешь в виду плавучий якорь, – сказал Хагбарт. – Иногда он очень даже полезен. Например, при ночном шторме, когда ты боишься налететь на скалы.
– Наверное, – сказал Шеф нетерпеливо. – Но подумай, Хагбарт, подумай только, что было бы, если избавиться от такого тормоза!
Их маленькое общество, насчитывавшее человек сорок, от этого тормоза избавилось. Многие из них просто радовались, что живы. Те, кому довелось быть рабами, не склонны были ссориться или чего-то требовать. Вдобавок значительное число из этих сорока – возможно, самое большое при таких обстоятельствах во всей человеческой истории – были любопытными, искусными и пытливыми. В число этих сорока входили семь жрецов Пути, благодаря своей вере и природной склонности жадных до новых знаний. У них было десять послушников, молодых и ревностных, стремящихся к самостоятельности, которой гораздо легче добиться, если сумеешь внести свой личный вклад в приобретение знаний. Среди них был сам Шеф, изобретатель и создатель машин, благодаря которым история Севера пошла по иному пути. И среди них был Удд, возможно, самый изобретательный и настойчивый из всех, несмотря на его скромность и неприметную жизнь.