– В Кордове нигде нет горячительных напитков, – возражал Ханд. – Мухаммед их запретил.
– Кое-где есть, – ответил Шеф и лично следил за выдачей оружия.
Потом пришла очередь кожаных жакетов. Пару дней пошатавшись с раскрытым ртом по узким каменным улочкам Кордовы, даже самые консервативные северяне убедились, что кожаная одежда представляет собой тяжкую обузу, чтобы не сказать угрозу для жизни. Ныне все люди Пути заголились вплоть до конопляных рубах и шерстяных штанов, а те, кто наиболее удачно сводил свой финансовый баланс, щеголяли в ярко раскрашенной одежде из хлопка. На солнце их серебряные пекторали – не нашлось такого тупицы и богохульника, чтобы продать их, – сверкали и раскачивались, еще больше выделяя своих владельцев из толпы смуглых и пестро одетых жителей Кордовы.
Наконец ожидание закончилось. Шеф, учитывая серьезность своей миссии, полагал, что его сразу познакомят с Ибн-Фирнасом, летающим человеком. Но прошло немало дней, и причина заключалась, как объяснил переводчик Сулейман, не в чьем-то желании потянуть дело, а тем более унизить гостя, но в уважении к самому мудрецу. Халиф, конечно, мог приказать тому явиться и показать свое искусство, но предпочитал слать гонцов, дарить подарки и спрашивать мудреца, не соблаговолит ли тот встретиться с варваром, которого привели из его далекой страны слухи об учености Ибн-Фирнаса; словом, исполнял все принятые в Андалузии дипломатические ритуалы. И сам Ибн-Фирнас, уверял все тот же Сулейман, вовсе не имел намерения тянуть с ответом. Просто он боялся разочаровать гостя, оказавшись не в состоянии соответствовать рассказам, которые, несомненно, не раз были преувеличены, пока дошли до далекой северной страны; в ходе дальнейшего обмена гонцами выяснилось, что Ибн-Фирнас ждет ветра.
Шеф и его люди проводили дни ожидания, со все возрастающим любопытством бродя по улицам Кордовы, – они впервые видели тысячи мельчайших примет развитой рыночной цивилизации: например телег, подвозящих каждое утро припасы, было так много, что едущие в город двигались по одной стороне главной улицы, а возвращающиеся из города – по другой, и притом у городского кади были помощники, которые весь день ничего не делали, только следили за соблюдением этого правила! Вечно вращающиеся водяные колеса, noria, поднимали воду из реки и изливали ее в каменные желоба, откуда воду мог брать любой бедняк. Строжайшим законам о сточных водах подчинялись даже самые богатые. Существовали специальные дома, где лечили больных; в городе проводились публичные диспуты, на которых мудрецы обсуждали одновременно Коран, иудейское вероучение и греческую философию; были аптеки, мечети, суды – в последних вершилось строгое и беспристрастное правосудие по законам шариата. Словом, было на что посмотреть. В короткий срок даже самые робкие перестали опасаться чужаков, а самые свирепые и жадные – думать о Кордове как о еще одном городе, который можно разграбить. Возникшее чувство скорее всего можно было бы назвать благоговением: этим словом викинги обозначали не страх, а ощущение собственной ничтожности. Неужели люди здесь всемогущи?
Лишь немногие способны были преодолеть это чувство, разглядеть слабости и недостатки. По крайней мере, Шеф старался сделать это, хотя понимал, что им, возможно, движет простая зависть. И вот пришло сообщение от халифа, что настала пора увидеть невозможное – летающего человека.
«Наверняка произойдет еще один несчастный случай вроде того, с человеком в куриных перьях, – сказал себе Шеф, приближаясь к башне, с которой должен был начаться полет; его товарищи шли, расталкивая толпу, как они постепенно приучились себя вести в непрекращающейся сутолоке Кордовы. – Возможно, еще один несчастный случай. Но надо отметить вот что. На этот раз имеются две добрые приметы, которых не было в тот раз, когда человек короля Альфреда прыгнул с башни. Во-первых, хотя и шли разговоры про ветер, как и в тот раз, но никто не упоминал птиц и перья. А во-вторых, мы встретили людей – заслуживающих доверия людей, если мы со Скальдфинном что-нибудь понимаем, – которые уверяли, что пятнадцать лет назад видели, как летал этот человек. Не просто слышали об этом, не просто были где-то поблизости. Видели своими глазами. И их рассказы, если и не полностью совпадают, сходятся в вопросах времени и места».
Теперь перед ним была дверь башни, от напора любопытных зрителей ее охраняли стражники халифа в желтых и зеленых одеждах. Стражники убрали копья, завидев наглазную повязку и нагрудный амулет короля франков, сопровождаемого жрецами в белых одеждах. Войдя в темное и холодное нижнее помещение, Шеф заморгал и прищурился.
Когда глаз привык к темноте, он разобрал, что перед ним стоит хозяин башни, слегка кланяясь и прижимая к груди сложенные ладони. Шеф ответил тем же, поклонился, выговорил приветствие на своем примитивном арабском. Но в тот же момент он с изумлением понял, что встретивший его человек – калека. Несколько мгновений тот мог держаться прямо, но потом хватался руками за перекладину стоящей перед ним деревянной рамы. Когда он двигался, он толкал раму и подтягивал себя вслед за нею.
– Ваши ноги, – с трудом выговорил Шеф. – Что с ними? Это из-за полета?
Араб улыбнулся, по-видимому не обидевшись.
– Из-за полета, – подтвердил он. – Полет прошел отлично, а вот приземление – не совсем. Понимаете, я забыл одну вещь. Я забыл, что у всех летающих есть хвост.
Когда искалеченный Ибн-Фирнас двинулся в свой нелегкий путь по лестнице на вершину башни, Шеф оглянулся на Торвина, Ханда и других жрецов с выражением сомнения и разочарования на лице.
– Ну вот, еще один человек-птица, – проворчал он. – Подождите, он сейчас покажет нам накидку из перьев.
Но на вершине башни, на квадратной открытой площадке, глядящей на крутые берега Гвадалквивира, не оказалось ни следа перьев и не видно было никаких приготовлений к прыжкам. На ярком солнечном свету Шеф разглядел, что Ибн-Фирнаса окружают слуги и помощники, в том числе участники экспедиции на Север: юный Мухатьях, а также вездесущий и незаменимый Сулейман. Одни склонились над небольшим воротом или лебедкой, другие держали на руках конструкцию из жердей и ткани. Рядом с Шефом сгрудились жрецы Пути, единственные, для кого удалось получить разрешение войти. Подойдя к краю башни, Шеф посмотрел на площадь и увидел в задравшей вверх лица толпе почти всех своих людей, а гигантская фигура Бранда просто бросалась в глаза. Шеф отметил, что рядом с Брандом, по-прежнему в чадре, стоит Свандис, хотя оба стараются не смотреть друг на друга. Бранд принял от своего целителя и приятеля Ханда поручение присматривать за нею, но отказывался иметь с ней дело дальше абсолютно необходимого предела: это лицо Ивара, признался он, бередит его старую рану в животе.
– Первым делом мы сделаем вот что, – услышал Шеф слова Ибн-Фирнаса. – Не соизволит ли король франков взглянуть? Итак…
Мудрец скомандовал, и человек на вороте стал отматывать бечевку. Воздушный змей поднялся вверх, поймал ветер и пошел в небо, насколько пускала бечевка. Шеф глядел на змея с интересом. Это была открытая спереди и сзади коробка, ее четыре стенки состояли из натянутых на жерди кусков ткани, в которых тут и там были прорезаны щели и отверстия.