В то время Ранджит жил в шри-ланкийском городе Коломбо, учился на первом курсе университета и наслаждался жизнью, как только может наслаждаться шестнадцатилетний парень. В конце семестра он совершил долгое путешествие через весь остров в город Триконмали по настоятельной просьбе отца, где тот был главным жрецом индуистского храма под названием Тиру Конесварам. На самом деле Ранджит очень любил своего отца. Он почти всегда был рад видеть его. Но на этот раз он не так сильно радовался встрече, потому что хорошо представлял себе, о чем преподобный Ганеш Субраманьян хочет с ним поговорить.
Ранджит был умным юношей, пожалуй, даже почти таким же умным, каким сам себя считал. К тому же хорош собой, хоть и приземист, но ведь высоким ростом не отличается большинство шриланкийцев. Кожа у него имела цвет порошка какао, еще не растворенного в горячем молоке, но это никак не связано с принадлежностью к тамильскому народу. Цвет кожи у шриланкийцев имеет широчайшую палитру оттенков — от почти скандинавской белизны до черноты с лиловым отливом. Лучший друг Ранджита, чистейший сингал в неисчислимых поколениях, имел точно такой же цвет кожи, как у Ранджита.
Они дружили давно — с той страшной ночи, когда дотла сгорела школа. Наверное, пожар случился по вине парочки старшеклассников, куривших в кладовке, что было строго-настрого запрещено.
Как и всех прочих людей, оказавшихся поблизости и способных поднять хотя бы щепку и бросить ее в кузов грузовика, Ранджита привлекли к срочным спасательным работам. Это был грязный и тяжелый труд. Не слишком мускулистым подросткам приходилось носить обломки досок, и они получили немало порезов, ссадин и заноз.
Словом, плохого хватало, но было и кое-что хорошее — например, Ранджит и другой мальчик, примерно одного возраста с ним, разбирая завал, услышали жалобные звуки и вытащили из-под груды досок перепуганную, но целую и невредимую сиамскую кошку.
Когда учитель понес кошку ее владельцу, директору школы, мальчики улыбнулись друг другу. Ранджит протянул руку на английский манер:
— Меня зовут Ранджит Субраманьян.
— А меня Гамини Бандара, — радостно пожал руку Ранджита новый знакомый. — Слушай, а ведь мы неплохо тут поработали!
Когда наконец завершился нелегкий рабочий день, ребята вместе встали в очередь за кашей, а потом расстелили рядом свои спальные мешки. С тех пор они были закадычными друзьями. Этому способствовало то, что школа, где учился Гамини, сгорела дотла и всех учеников перевели в школу Ранджита. Гамини оказался просто идеальным другом. В частности, самое большое увлечение Субраманьяна, которым он не мог поделиться ни с одним человеком, совершенно не интересовало Бандару.
И конечно, было в отношениях Гамини и Ранджита кое-что еще. То, о чем Раджиту вовсе не хотелось говорить с отцом.
Ранджит едва заметно поморщился. Как ему было велено, он подошел к одной из боковых дверей храма, но там его встретил не отец, а пожилой монах по имени Сураш. Он сказал Ранджиту (пожалуй, чересчур официально), что нужно немного подождать.
Ожидание показалось долгим. Делать было нечего, кроме как внимать приглушенным голосам, доносившимся из храма, к которому Ранджит испытывал смешанные чувства.
Храм дал его отцу цель в жизни, положение в обществе и карьеру, что, конечно же, хорошо. Но все это вселило в старика тщетную надежду на то, что сын пойдет по его стопам. Однако даже в детстве Ранджит не мог впитать веру в сложный пантеон индуистских богов и богинь, чьи скульптурные изображения красовались на здешних стенах. Некоторые из них имели головы животных и необычное число рук и ног. В шесть лет Ранджит мог назвать любое из этих божеств и перечислить его способности; знал он и дни главных постов. Но это никак не связано с религиозным пылом. Просто хотелось угодить отцу, которого мальчик очень любил.
Ранджит помнил, как в детстве он просыпался по утрам, а отец вставал на рассвете и купался в храмовом пруду. Будто наяву, он видел, как обнаженный до пояса священник стоит лицом к восходящему солнцу, и слышал протяжное, гулкое «Ом». Став немного постарше, Ранджит сам выучил мантры, узнал о шести местах на теле, к которым следовало прикасаться, стал подносить воду статуям в комнате для совершения ритуала пуджа. А потом он уехал учиться. В школе религиозные воззрения не требовались и потому отпали сами по себе. Когда Ранджиту исполнилось десять лет, он уже твердо знал, что никогда не будет исповедовать веру отца.
Но не потому, что он считал профессию священнослужителя плохой. Правда, храм Ганеша Субраманьяна был не таким древним и большим, как тот, который прежде стоял на этом месте. И хотя ему было смело дано то же самое имя — Тиру Конесварам, — даже главный жрец редко называл его иначе как «новый храм». Строительство было завершено в 1983 году, и размерами здание не могло сравниться с первоначальным Тиру Конесварамом, знаменитым «храмом тысячи колонн», имевшим двухтысячелетнюю историю.
К Ранджиту снова подошел старик Сураш. Он извинился перед юношей.
— Всё эти паломники, — сказал он. — Их так много, более сотни, а твой отец, как главный жрец, обязан приветствовать каждого. Ступай, Ранджит. Посиди на Свами-Рок, посмотри на море. Через час отец придет туда, а пока…
Он грустно вздохнул, покачал головой и ушел в храм, чтобы помочь отцу Ранджита справиться с толпой паломников. Юноша остался один.
На самом деле он не имел ничего против. Целый час провести в одиночестве на Свами-Рок — это же просто подарок судьбы.
Еще совсем недавно на горе было полным-полно парочек и даже многодетных семей. Одни устраивали здесь пикник, другие приходили полюбоваться видами или просто постоять под свежим ветром с Бенгальского залива. А сейчас, когда солнце садилось за холмами на западе, кругом почти никого.
Ранджиту это было по душе. Он любил Свами-Рок, любил всю жизнь — хотя нет, признался он себе: лет в шесть или семь ему не так нравился этот прибрежный утес, как прилегающие к нему лагуны и пляжи, где можно наловить звездчатых черепашек и заставить их гоняться друг за другом.
Но это было давно. А сейчас, в шестнадцать лет, он считает себя взрослым, и ему нужно подумать о более важных вещах.
Ранджит нашел незанятую каменную скамью, сел и откинулся на спинку. Его радовали греющее спину закатное солнце и дующий в лицо бриз. Он приготовился поразмышлять о двух вещах.
На самом деле Ранджита не так уж сильно расстраивало отсутствие отца. Ганеш не сказал шестнадцатилетнему сыну, о чем именно хочет с ним поговорить, но юноша догадывался насчет темы беседы. Это одно маленькое недоразумение.
Самое обидное, что недоразумения можно было избежать, если бы только Ранджит не забыл запереть свою комнату в университетском общежитии. Тогда вахтер не смог бы в тот вечер войти и увидеть их с Ганими. Но Ранджит не запер дверь. Вахтер вошел и увидел их с Ганими, и Ранджиту известно, что Субраманьян-старший однажды побеседовал с этим вахтером. Конечно, только из желания убедиться, что у сына все в порядке и он ни в чем не нуждается. Так скажет Ганеш, если спросить. Но ведь он из тех отцов, кому хочется знать все о жизни своих детей.