– Попробую ее разговорить, – предложил тот. – Очень аккуратно…
– Заткни ей рот! И оттащи в квартиру! Где оперативники?
– Не знаю. – Майор схватил Роксану поперек туловища, буквально оторвал от Сколота и понес в коридор.
– Я люблю тебя! – успела прокричать она. – Я найду тебя, Алеша!..
Потом послышались пронзительный и болезненный крик отчаяния, какая-то возня и ругань майора, после чего все звуки переместились на гулкую лестничную площадку. В это время откуда-то прибежали сыщики в гражданском.
– Где вас носит? – зарычал Корсаков.
– Мы искали психолога! – возбужденно сообщил один.
– Психолог должен был работать с потерпевшей в квартире! Я же приказал!
– Она и работала, – встрял другой. – Мы их оставили наедине…
– Кто – она? – Начальника эта бестолковщина уже бесила. – С кем оставили?
– Она – женщина, психолог! Вы сами приказали поставить мозги, чтоб правильно отвечала…
– Откуда этот психолог? С улицы, что ли?
– Взяли по рекомендации Церковера. Очень опытный, уникальный специалист… Вернее, опытная…
– Тогда почему Роксана оказалась здесь?! И без мозгов?! Что с ней произошло?
Сыщики переглянулись.
– Да мы и сами не поняли…
– Тащите сюда этого уникального!
Они дернулись было к дверям, но один вспомнил:
– Она исчезла на лестнице! Поднялась на этаж и испарилась.
– Кто испарился?
– Психолог! Она ходит, как китайская девочка. Ногами семенит, а не догонишь!
– Она что, китаянка?
– Нет, вроде русская. – Оперативник заговорил со знанием дела: – Ножки как у китаянки, маленькие. Раньше их с детства заковывали в деревянные башмаки. И нога не вырастала. У китайцев мода была такая, на женщин с маленькой ножкой. Восток – дело тонкое…
В это время вернулся майор с расцарапанным лицом и кровью на губах.
– Чуть рот не порвала! – пожаловался он.
– Так тебе и надо! – рыкнул Корсаков.
– Между прочим, я бы смог найти с ней контакт без грубостей. Это моя профессия. Вы не даете мне работать…
– Представляете, на таких ножках, а бегает! – не унимался опер. – По лестнице так пролетела – догнать не мог…
Корсаков схватился за голову, но тут же выправил ситуацию.
– Я с вами потом разберусь! – только пригрозил он. – Машину к самому подъезду! Грузите задержанного! И чтоб никто не видел!.. А ты, майор, галопом по лестницам, этажам и подъездам. Ищи психолога! – Сам же поспешно ушел, зажимая нос платком.
Сыщики схватили Сколота под руки и поволокли к выходу. На лестничной площадке один прижал его к стене выпуклым животом, а другой побежал на улицу – должно быть, подгонять машину.
И в это время Сколот увидел женщину. Ту самую, что приходила к нему на точку с чужим серебряным гребнем. Она открыто стояла у входной двери и уже знакомо снисходительно улыбалась.
– Подойди ко мне, Боян, – как-то нехотя позвала она.
Сыщик тоже ее услышал, завертел головой, высматривая что-то вверху лестницы, и на секунду ослабил напор своего живота. Сколот выскользнул из-под него и спустился по ступеням.
– Я тебя предупреждала: не ходи домой. Ничего уже не видишь и не слышишь, лишенец, – отчитала его женщина.
– Думал, почудилось, – признался он, испытав радость от того, что назвали лишенцем: хоть здесь не ошибся!
– Ладно, ступай за мной. – Она толкнула дверь подъезда. – Только не отставай, не озирайся и смотри мне в затылок.
И робким, коротким шажком засеменила на улицу. На ее затылке серебрился венец…
Марат Корсаков был одним из тех немногих людей, кому удавалось обманывать полиграф.
Он никогда специально не готовился к такому испытанию, ибо проверки всегда происходили спонтанно, чаще в самый неподходящий момент – например, когда тебя погладили против шерсти. Спасти от них никто не мог, даже высокопоставленный шеф, к тому же вопросники всякий раз менялись или корректировались – в первый миг и не сообразишь, что минутой раньше ты уже отвечал на то же самое, но вывернутое наизнанку. И определенного тренинга, дабы постоянно держать себя в форме, контролировать пульс, давление и прочие предательские свойства организма, тоже не было.
Впервые он открыл в себе эти тайные качества, когда шеф возглавил атомную энергетику страны и против воли Корсакова оставил его начальником личной охраны. А он уже давно тяготился этой службой, поскольку сразу же после окончания Высшей школы КГБ, тогда еще по-юношески, мечтал об оперативной работе контрразведчика и основательно к ней готовился. Он чувствовал в себе талант аналитика, способности планировать и проводить многоходовые операции, обладал тонкой, на грани прови́дения, интуицией, и все это опять оказывалось невостребованным.
Тогда Марат и ощутил первый толчок осознанной ненависти к шефу, а вернее, пришло ясное понимание, что он уже давно живет с этим чувством и ничего с собой поделать не может. Вопрос был поставлен ребром: или тебя выводят за штат с последующим увольнением, или иди и служи там, куда приставили. Если бы в тот момент Сторчак пошел ему навстречу и отпустил с миром на оперативный простор, возможно Марат остыл бы к нему и вспоминал бывшего шефа, как вспоминают жену после развода. Но тот настоял, чтоб не меняли начальника охраны, де-мол, никому другому не доверяю, а этот уже испытанный, надежный кадр, готовый подставиться под пулю.
Однако на самом деле все было не так. Смотрящий не случайно носил свое прозвище и видел состояние подчиненного лучше детектора лжи. Кроме того, он был незаурядной, сильной личностью, обладал командным воинским духом, ни при каких обстоятельствах не сдавался и не подставлял под удар своих; напротив, мог идти до конца, и чем сильнее ему оказывали сопротивление, тем жестче и решительней становился. У шефа было чему поучиться и чему подражать, но при всем том он оставался чужим, даже в команде, за которую играл. Это было невероятное сочетание психологических векторов, все время создавалось впечатление, что есть два Сторчака: один, реальный, здесь, а его двойник там, за некой условной чертой, как тень, которая соприкасается со своим отражением лишь ступнями.
Вот эту его тень Марат и ненавидел. А ее, бесплотную, всегда скользящую самостоятельно рядом, и любить-то не за что было. Она сама, эта тень, всегда презрительно улыбалась и ненавидела все, что ее окружало, одновременно распыляя, как заразу, то же чувство. Если бы Корсаков был религиозным, он мог бы сказать, что отбрасываемое им отражение есть не что иное, как дьявол, шествующий всюду, где появляется реальная составляющая шефа. Но Марат был далек от всякой веры, возможно потому и обманывал полиграф, ибо, отвечая на хитромудрые вопросы, попросту забывал об отраженной сути Сторчака, и если бы и впрямь пришлось подставиться под пулю, закрыл бы собой ту его половину, которая имела плоть.