Мне страшно захотелось увидеть Яниса. Страшно! Мне нужен был друг. Мне нужно было знать, что у меня все же есть друг.

Глава пятая

Ты страшен, пойми, страшен, как ангелы. Ты считаешь, что весь мир идет прямо вперед, сильный и ясный, как ты сам, разгоняя тени, притаившиеся у обочины дороги… Жан Ануй. «Эвридика»

Автобус медленно плелся сквозь город. Пробки на дорогах давно перестали быть признаком часа пик - пиковым стал весь день.

Но я никуда не спешила. Я ехала, а значит, уже что-то делала. Езда, так же, как и курение, всегда успокаивала меня - иллюзией действия.

Я достала дневник.

Три фигуры - я, Андрей и Арина - убраны с доски. Зато появилась новая - неизвестная девушка в рюшечках.

В остальном…

Фигура нейтральная - Инна.

Фигуры белые - наши заезжие друзья.

Женя - лучший друг Андрея, но, как доказано выше, звание «лучший друг» ни о чем не говорит. Доброхотов - актер театра номер один. Сам выбирает роли, звездит в сериалах и ведет себя так, словно он лучше других, поскольку так оно и есть. Рита - пробивная девица. Снялась год назад в популярном мыле. Роль была маленькой, зато сериал посмотрели все - я даже взяла у нее интервью. Оля говорила мне, что она и Андрей фиктивно женаты, но я не помню, зачем им понадобилась эта фикция, к тому же они могли давно развестись.

Фигуры черные: Сашик - бывший театральный актер. Оля - бывшая театральная актриса и бывшая телеведущая. Ян - мой последний друг Ян…

В нашей компании Андрея любили все. Точней, не любили, а воспринимали беззаботно-поверхностно, иными словами, таким беззаботно-поверхностным, каким он и есть. Был… И вообще, исходя из ночного расклада, Оля должна была убивать отнюдь не Андрея, а Арину и Доброхотова, а Янис и Сашик, как обычно, - друг друга.

И тем не менее, Андрея убил кто-то из них. Кто-то один, в то время как другие ничего не заметили. Иначе бы Ян, Саша и Оля не повезли москвичей в гостиницу, а те не поехали бы в аэропорт. Они б вызвали милицию еще до того, как я проснулась, и я бы проснулась посреди орудующей бригады.

Но ведь не только Арина - никто ничего не заметил. Это так обычно и нормально… На таких вечеринках никто не замечал никого, я знала это как никто другой. Однажды на одной из наших дружных попоек я решила покончить с собой. Зашла в ванную и перерезала вены. Глупо - не смертельно. Мне хотелось не умереть, а умирать. И чтобы все меня жалели. Но никто не заметил. Я ходила с порезами полчаса, по моим запястьям текла кровь, и никто не обращал не меня никакого внимания, пока я случайно не испачкала Сашику майку.

Майка была фирменная. Я сказала: «Ой, извини». Он принялся орать, что я испортила ее, пятно не отстирать.

«Что это?» - спросил он сварливо.

«Кровь», - ответила я.

«Кровь? Ты что…»

Тогда он наконец закричал и привлек ко мне внимание.

Но если бы я забралась умирать в холодильник… я бы там и умерла.

Но не я была автором этой пьесы.

Я была экс-театральным критиком, которому предстояла забавная задача: узнать руку мастера по характерным деталям.

У меня не было выхода…

Эх, Яня-Янечка, ну почему ты не выломал дверь? Это же вполне в твоем жанре - трагедия.

* * *

Нельзя понять ни образ героя, ни идею спектакля, если вы не видели его целиком. И между «розовой» и «черной» комедией во втором действии пьесы может прописаться античная трагедия. И беспечная французская субретка возьмет в руки бритву.

Ближе к концу второго курса Арина увлеклась неким Костей Гречко.

Он пришел в гости к ее соседу по общежитию - театральному режиссеру. И тот факт, что в это самое время Арина уже начала встречаться с будущим мужем, нимало не помешал ей умирать по вышеназванному Косте по полной программе.

Особенно Арину прельщало, что он - мальчик из хорошей семьи. Он был так не похож на нас (все та же растянутая кофта, все тот же малиновый бабушкин пиджак, все то же безумие во взоре). У него был портфель из натуральной кожи, чистейшие белые брюки, золотая зажигалка. Он подкуривал нам сигареты, и это была не театральная манерность, а манеры. У него был непоколебимо-уверенный взгляд наследного принца искусства.

Костя вырос на Липках. Его мать была шишкой на киностудии Довженко. Его отец был известным в узких кругах кинорежиссером (фильмы папы-Гречко по сей день крутили порой на отстойных украинских каналах). По меркам лета второго курса Костя был из семьи небожителей и спустился к нам прямо с небес.

Он был старше нас и учился не у нас, а по соседству - в художественном институте. Его руководителем был бог сценографии, бог, на которого молился даже И. В., - легендарный театральный художник Антон Первый. Первый считал Костю подающим надежды гением…

Он был хорош! Высокий, гениальный, черноволосый, худой, с узким лицом, он казался мне похожим на автопортрет Модильяни. Я жестоко отбила его у Арины и полностью поплатилась за свою подлючесть.

Я влюбилась в Костю до истерики, как влюбляются только в двадцать лет, только «утонченные неврастеники и дегенераты». Я могла воспеть в любовной оде каждый его жест, каждый ноготь. Я могла бросить ради него институт, броситься с крыши, пробросить нашу дружбу с Ариной, наброситься с кулаками на любого, кто скажет о нем кривое слово. Я могла перекраситься ради него в черный цвет, убить, умереть, научиться печь рогалики с маком, выучить английский, взорвать это мир. Полюбить этот мир!

«Никогда не влюбляйтесь в актеров, - стращал нас Игнатий Сирень, - вы не сможете реально оценивать спектакли, в которых они играют. Что б они ни сделали, это покажется вам прекрасным».

Никогда - ни после, ни до - реальная жизнь не казалась мне такой прекрасной, как летом в конце второго курса. Никогда никого я больше не любила так - до полного исчезновения, полного слияния с миром. Весь мир сходился в точке по имени Костя и расходился от него миллиардом лучей.

Я была готова поверить в существование Бога! Я была готова признать, если Бог создал такое совершенство, как Костя, он действительно великий творец. Настолько великий, что из-под его рук, в принципе, не может выйти халтуры. А значит, мир совершенен! Все люди… Я просто не понимала этого раньше, как другие не понимают сейчас великого смысла Кости.

«Ты не любишь его. Ты сходишь с ума», - сказал Игнатий Валерьевич, прочитав это в моей совмещенной любовно-творческой летописи. Он регулярно проверял наши дневники, как у школьниц, отмечая оценки, которые мы ставим миру Он не любил меня влюбленной - И. В. любил меня победительницей, презрительно щурящейся, глядящей жизни прямо в глаза. Влюбленная я была чересчур неадекватна…