Он обнял меня, мой нежный враг, по-детски обхватив шею руками.
Он так ненавидел меня, что пекся о моем счастье («Должна ж ты быть хоть с кем-нибудь счастлива»). Так ненавидел, что уломал Костю не ломать мне судьбу. В отличие от Кости, готового швырнуть мою жизнь на кон, вычеркнуть, перечеркнуть ее, - Сашик ненавидел меня. А потому принимал такой, какой есть, и знал меня лучше, чем Костя.
Нам было так легко понимать друг друга - как самого себя. Нам было так легко жалеть друг друга - и одновременно себя. Мы так давно не любили друг друга, что могли бы жить вместе.
Впрочем, сейчас, в это мгновение, в эту секунду, Сашик любил меня - и будет всем сердцем вечно любить до тех пор, пока, разомкнув объятья, мы не закончим свою мизансцену.
…ты истратил весь запас высоких чувств, который был тебе отпущен в жизни. Теперь все кончено… Жан Ануй. «Эвридика»
Я курила, глядя на летний Крещатик с высоты Институтской горы.
Горы стекла, остатки фонтанов и помпезная колонна, увенчанная «девушкой со скакалкой» в украинском костюме.
За семь лет Янис не устал возмущаться «изуродованной жлобами» площадью. Я устала. Лишь на моем веку площадь Независимости перестраивали трижды, и мне было трудно поверить, что это - последний вариант. Свой лимит возмущения я исчерпала еще на втором.
Я затушила окурок о подошву сандалии и пошла к урне.
«Так кто же убил Андрея?»
Не я, не Арина, не Сашик, не Костя.
Кто остался?
Неопознанная девушка в рюшечках, Женя, Рита и Доброхотов (уехали), Оля… А главное - Инна.
Праведная, непьющая Инна, затесавшаяся в нашу компанию совершенно случайно! Вчера, пригласив ее к нам, я сразу пожалела об этом. Сейчас - была готова расцеловать себя саму.
Инна - нормальна! Непоколебимо нормальна. Типичная героиня производственной драмы. Она не подчиняется законам нашей компании. Она не могла не заметить, как и когда хозяйка квартиры, бросив гостей, заперлась в спальне. Согласно ее кодексу ценностей, подобный поступок - недопустим, некорректен, оскорбителен. А возмущенье - весьма и весьма запоминающееся чувство. Арина и Костя не сказали мне, когда Инна ушла…
Я быстро набрала ее номер.
- Привет!
- Привет.
- Послушай, вчера я поступила не слишком красиво…
- Не слишком. - Судя по отстраненному тону, у Инны не было желания общаться со мной.
- Прости. Я заперлась в спальне, потому что… хотела покончить с собой.
- Серьезно?
Только Инна могла отреагировать на сообщенье серьезно. Мое перманентное желание покончить с собой давно стало таким же привычным составляющим нашего шоу, как ссоры Кости и Сашика.
- Можно я приеду к тебе?
- Ну, приезжай, посидишь со мной на монтаже, - пригласила она без особого энтузиазма.
«Карандаш» телевидения был воткнут в другом конце города. Я поймала попутку и ограничила расходы улыбкой.
Я успела забыть о нахальной студенческой привычке, опаздывая на занятия, тормозить машину левой ногой, зная, что в кармане нет ни купона, и улыбаться всю дорогу с таким обворожительным напором, что, довезя меня до института, вопрос о деньгах водитель всегда воспринимал как оскорбление…
Я убежденно улыбалась и полностью соглашалась с владельцем попутки. Он ругал наших политиков. Я не знала их имен.
Моя бабушка ежедневно смотрела новости на всех каналах и бранила меня: «Как можно вообще не интересоваться тем, что происходит в стране?»
Но я считала политику - только иллюзией сопричастности. Ты пропускаешь сквозь себя чьи-то ссоры, референдумы, выборы, волнуешься, злишься, громко высказываешь друзьям свое мнение и предлагаешь свое решенье вопросов. Но кому нужно твое мнение, твои предложения? С тем же успехом я могла предлагать варианты решений Гамлету, Чацкому, Огудаловой - что я и делала в своих курсовых. Я предпочитала сопереживать им.
Политика была слишком похожа на театр. Но в отличие от любви и политики - театр был абсолютно честною ложью. Он не пытался уверить, что его иллюзии - правда и, проголосовав, зрители могут помешать Отелло задушить Дездемону.
- Приятно было поговорить с вами, - сказал водитель.
Он отпускал меня неохотно. Я отвечала ему только: «Да, вы правы». Если бы путь был длинней, он успел бы влюбиться в меня.
- А телефон дадите?
Я написала номер на протянутом им календарике.
- Настоящий? - не поверил он.
- Настоящий.
Почему бы и нет? Если я буду продолжать в том же духе, кто помешает ему придумать меня и провозгласить идеальной женщиной. А кроме того, у него был новенький «Фольксваген-пассат» и карие глаза - как у Кости. Я б могла выйти за него замуж и прожить с ним до скончания лет.
Какая разница, как врать себе - так или эдак? Какая разница, как умирать - так или эдак?
Почему мне стало так плохо?… Так плохо, как стало вчера после интервью с Доброхотовым.
* * *
Инна ждала меня на проходной. Она показала охраннику удостоверенье, мы прошли сквозь вертушку.
- Так о чем ты хотела поговорить? - с натугой спросила она. Я отвлекала ее от работы. Но, будучи нормальной, Инна не смогла сказать «нет» человеку, признавшемуся ей в намерении покончить с собой.
- Когда ты ушла вчера?
- Точно не знаю. Я стучала к тебе. Ты не слышала?
- Нет. Я приняла снотворное.
- Ты наглоталась снотворного? - встревожилась Инна.
- Не совсем… Все закончилось тем, что я приняла снотворное и отрубилась.
- А-а…
По напряженной паузе стало ясно, что разговор закончен.
- А почему ты не осталась? Тебе не понравилась наша компания? - Я знала, вопрос попросту глуп - просто не знала, как еще, не наводя подозрений, расспросить ее.
- Знаешь, - Инна остановилась. Внутри похожего на лабиринт многоэтажного «карандаша» было холодно, как в склепе, и, оказавшись здесь, я всегда вспоминала, что его построили на втоптанном в землю еврейском кладбище. - Я не удивляюсь, что тебе захотелось покончить с собой. Если ты живешь так!
- Как? - Я не обиделась - я обрадовалась, что диалог свернул в нужную сторону. Я знала, как мы живем.
- Никто, кроме меня, и не заметил, что ты ушла. Они ссорились на кухне из-за каких-то наркотиков! - обличила нас Инна.
Наркотики… Привычку искать вдохновенье с их помощью Янис привез из Питера. Он не стал наркоманом - даже ЛСД он попробовал всего раз и отверг. Все очень легкое - Котины фирменные коктейльчики из травки, иногда кокаин. Вчера в антракте Оля упрашивала Костю отдать ей таблетку экстази - он сопротивлялся. Ничего интересного. Зря Инна заговорила о Косте. Я не хотела думать о нем.