Почему я улыбнулась так, точно это не касалось меня?
- Но тот, с бородой, им не поверил. Я тоже. Я все обошла, всех спросила, я надеялась, он где-то есть.
- А который был час, ты часом не знаешь?
- Знаю, конечно. Я боялась, что меня дома убьют. Я и так долго… А когда рыжий позвал, я посмотрела… Было почти четыре ночи.
- Ого! Ну ты даешь, - восторгнулась я. - До четырех утра караулила? Вот это упрямство. Сколько тебе лет?
- Восемнадцать. А что? - Ее округлое личико вмиг стало надменным - отторгающим мою великоразумную взрослость. - Скажите, глупость идти ночью в чужую квартиру?
Глупость, конечно. Но я так не сказала.
Восемнадцатилетние никогда не меняются - это мы меняемся и начинаем оценивать их поступки иначе. Мы взрослеем и перестаем быть восемнадцатилетними. Когда сотрудницы в журнале ругали своих детей и говорили о новом, непонятном поколении, я неприязненно не понимала их. Нет нового поколения. Они - не другие. Мы - уже другие.
Но я так и не выросла. Я изменилась. Но так и не стала взрослой. Я по-прежнему не понимала возмущения взрослых. Мне всегда было легче понять их ругаемых детей.
- Значит, ты все обошла. И что ты увидела?
- Дядька с бородой заперся в ванной с другим… Другой начал кричать… В комнате тетя целовалась с тем, с кем я пришла, но не с рыжим. А рыжий пошел на балкон. Там сидела ведущая. Настоящая! Она раньше вела программу «Все вместе». Она дала мне автограф. А потом я вспомнила, тот второй тоже в сериале играл. Я его видела!
- А ты на кухне была?
- Была. Там какая-то женщина убирала.
- УБИРАЛА? - Я произнесла все слово с большой буквы. Это было самое невероятное, что я могла услышать. - Рита убирала кухню?
- Она просто убирала, и все, - не поняла меня «Юбочка». - Ставила в шкафчики какие-то банки. Они на полу лежали.
- Не может быть. Рита убирала!
- Ну, убирала она… А что тут такого? Я спросила у нее про Арко. Андрея. Она сказала пойди, поищи, он где-то тут. Я пошла, еще поискала. Но его не было. И я пошла домой. Мне повезло. Мама из гостей еще не вернулась. Вернулась бы, точно убила. Она и так говорит, что мы с братом ненормальные, потому что у нас все друзья в Интернете. Она говорит, нужно жить реально.
- А ты не хочешь.
- Я б хотела жить так…
- Как? Как в 53 квартире?
Восемнадцатилетние не меняются! Меняется время, меняются правила - а восемнадцатилетние нет. Взрывают ли они бомбой царей или колются в моем подъезде, они всегда одни и те же. И часть из них исполнена прекрасного патриотизма, часть - сокрушающего бунта, часть бежит от реальности. Меняются параметры патриотизма, повод для бунта, способы побега - восемнадцатилетние нет.
Какая разница, куда бежать - в театр, на кладбище, в Интернет или в соседний подъезд, в который зашел известный актер. Важно лишь направленье побега. Эх, «Красная юбочка», «Красная юбочка»… На лекциях по «Истории театрального костюма» нас учили характеризовать персонаж, исходя из фасона и цвета его одежды. Халат Пузыря - говорил о нем все [23] .
Как и твоя говорливая юбочка.
- Так тебе там понравилось.
- Да! Жаль, Арко так и не вышел. Тогда бы я точно…
…ощутила себя избранницей, побывавшей вчера в наилучшем из миров. И какая разница, как зовут этот мир: красивая жизнь, богемная жизнь, блядская жизнь. Главное, он так непохож на унылую реальность.
В восемнадцать все живут в жанре феерии [24] . В восемнадцать так легко перешагнуть в ирреальность! Так легко верить в чудо, прячущееся за каждым углом. Так легко угадать его и не побояться схватить двумя руками. Так легко верить в себя - никаких болевых рефлексов, никакого опыта, никаких разочарований - ты вся создана для веры.
А потом тебе перестает быть восемнадцать. И начинается реальная жизнь. Нет. «Зашлакованность жизнью», - как говорил Роман Григорьевич Виктюк. Жизнь забивает все поры, ты перестаешь ощущать…
Почему ж мне так легко ощутить свои восемнадцать? Откуда Игнатий знал, что и в тридцать четыре я буду смотреть на восемнадцатилетних с веселым пониманьем, как он когда-то смотрел на меня, отмахиваясь от бурчания зашлакованных взрослых? Он знал это, когда звал меня вторым педагогом на курс?
Он был не лучше других - он любил меня только такой, какой хотел видеть. Но, кто-кто, а он видел меня такой, какая я есть. Он сам написал учебник по истории костюма. Он знал обо мне все, с того часа, как я пришла к нему с признанием «I love you» под ужасающим вырезом и с легкостью мимикрировала в кисейную барышню с сиренью под шеей и непотопляемой верой за пазухой.
Он знал, с такой верой можно стать всем. Или никем, как большинство «красных юбочек», как и она, если растрынькает свои восемнадцать…
Как я?
- Подожди секундочку.
Я вжала кнопку мобильного, запуская в путь последний набранный номер.
«Номер не существует…»
- Интересно, все-таки, кто там живет?
- Дай мне свой телефон. Мобильный есть? - Я приготовилась набирать цифры.
- Зачем?
- Прости, я уже опоздала на работу. Я позвоню тебе вечером и отдам помаду.
- Но я вас вчера там не видела, - запоздало обеспокоилась «Юбочка».
- Я была в спальне.
Ее глаза распахнулись. Она посмотрела на меня так, будто я взорвалась, как петарда. Будто на глазах у нее я стала длинноногой блондинкой. Я стала «той, кто там живет» - ее приключением, ее важным событием - знакомой сериального дяди, подругой ведущей, любовницею страшно красивого Арко. Вмиг я была причислена к числу небожителей.
И в этот миг я бы все отдала, чтобы взглянуть на себя так - ее глазами. Нет - своими глазами шестнадцать лет назад.
А в следующий миг я поняла… Я никогда не завидовала Арине - ее квартире в центре, ее коллекции туфель. Я никогда не завидовала Оле, даже на взлете ее звездной карьеры, я не завидовала ее лиловым боа и восторженным щелчкам фотокамер. Всю свою жизнь я завидовала только себе - восемнадцатилетней. Не восемнадцатилетию. Этому взгляду, которым я смотрела на педагогов, как на богов, взирала на разобранные куски декораций, как на бесценные артефакты, прилетевшие к нам с иной прекрасной планеты.
В тот миг, когда я утратила этот взгляд, я ушла. Ушла, потому что потеряла иллюзии. Потому что не умела любить без иллюзий. Потому что Игнатий научил меня крушить все иллюзии, забыв объяснить: он любил меня и без них…