Рэм перебил его:
– И вам понадобился настоящий беглец от контрразведки, «узник режима», чтобы вместе с ним проникнуть на Архипелаг? Что ж, я очень подходящая кандидатура. Вы не боитесь, что нас, только завидев, сразу же пристрелят тамошние бравые морячки, редкие головорезы, по правде сказать?
И тогда Лев все-таки повернулся к нему. На лице – выражение доверительной просьбы. После нескольких месяцев в Анонимном совете Рэм знал: не всякий мастер интриги способен наклеить на лицо подобную маску… Но некоторые способны. Очень даже способны. И сейчас с ним разговаривал именно мастер. Только не контрразведчик, а разведчик.
– Я не успею объяснить вам во всех подробностях… Мы затеем бой с командой «загонщиков» в двух шагах от полосы высадки. Вас не заденет ни одна пуля, я позабочусь… А там… есть технологии внушения… они и сами не поймут, эти ваши головорезы, как встали на нашу защиту… С Архипелага вас быстро заберут, можете не беспокоиться… Пожалуйста, нам надо торопиться.
Рэм колебался. Любая шпионская игра неудобна для «фигур» тем, что планы игроков им неведомы. Вот и он сейчас чувствовал себя старой глупой фигурой, по третьему разу включаемой в чужую, не нужную для нее партию. Как обычно, при бешеном недостатке времени.
Может, ему откроют хотя бы самый общий смысл игры?
– А зачем вам наблюдатели? Зачем вы наблюдаете за нами?
Лев поморщился едва заметно. Нервы у него не выдерживают. Еще один раунд «эпопеи Куура в десяти фразах».
– Вы находитесь на грани катастрофы. Мы долгое время не вмешивались, изучая вас. Теперь это стало немыслимым Мы не собираемся лишать вас свободы, но мы поможем избежать катастрофы. Мы поведем вас к обществу разума, творчества, справедливости… – Тут он лишился терпения и заговорил с истерическими нотками. – Просто поверьте мне, доверьтесь мне! У нас нет никаких разрушительных планов. В конце концов, я вытащил вас из камеры смертников… Решайте быстро!
«Жалко. Еще одна партия перешибателей позвоночника. И… ловко он меня сюда привел. Правильное время, правильное место… Разумно. Творчески. И все по справедливости. Вытащил же из камеры, верно?»
У него еще оставался глоток свободы. Не стоит его тратить на чужой балаган.
– Нет.
– Вы погибнете. «Загонщики» в шаге от нас. Я могу увести вас к морю, к зоне высадки. Я могу уйти от контрразведки сам. Я пройду через их цепи так, что они меня не заметят. Но вас я не вытащу. Вы – огромный, шумный, штатский человек. Вы устали, вы медленно двигаетесь. Вас не протащить мимо облавы, никак… Подумайте еще раз, прошу вас!
– Я подумал. Нет. Позаботьтесь о себе.
С этими словами Рэм вышел из охотничьего домика.
Ему сорок восемь лет. Он неудавшийся историк и никому не известный философ. Он лежит на мокрой листве в низине, и плотный холодный туман скрывает от него весь мир, за исключением дерева, трех кустов и крутого откоса ложбины. Наверное, кровь льется из него, словно вода из открытого крана, потому что ему становится холодно. Очень холодно. Все холоднее и холоднее. Но он не чувствует боли. И еще он не может пошевелить ногами. Наверное, хребет его перебит пулей. Но руки его все еще способны двигаться, он может дышать, слышать, видеть, размышлять и произносить слова Как это много! До чего же много подарено ему в смертный час!
Он лежит и размышляет: «Если есть что-то или… кто-то, находящийся за пределами видимой жизни, пожалуйста, пусть же Он сделает так, чтобы здесь стало чуть-чуть теплее. Пусть бы люди стали хоть немного счастливее. Как холодно! Нестерпимо холодно. Нам нужно, чтобы нас пожалели, нам нужно капельку снисхождения… Как же холодно… Все сделалось холодным и мелким… Ни тепла, ни глубины. Я не вижу никакой надежды… Мы сами… ничего… Только хуже и хуже… Но если кто-нибудь… оттуда..»
Он слышит лай собак. До него доносятся крики. Наверное, где-то поблизости появились люди с карабинами и револьверами… Их фразы он разбирает едва-едва, словно через вату. «Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Предлагаем сдаться! Вам некуда бежать!»
«Я не сдамся, – думает он, и туман вступает в соприкосновение с его головой, вливается к нему в голову. – Я не сдамся, ведь я же умный. Я не могу им сдаться…» Он не глядя шарит по листве, отыскивая пистолет. Ох, руки, кажется, скоро откажут ему точно так же, как и ноги… Вот пистолет.
Он осознает, что не сможет нажать на курок – в его пальцах больше нет такой силы. Но он и не хочет стрелять. Он никогда не хотел убивать, ему противно убивать. И он не мыслил пустить себе пулю в голову. Ведь это… такая пошлость! Просто пока у него в руке пистолет, они, эти вечные преследователи, побоятся подходить вплотную. И жизнь утечет из него сама собой. Он проживет ровно столько, сколько ему положено, до последнего мгновения сохранив свободу.
Он очень хочет до последнего мгновения сохранить свободу двигаться, размышлять и произносить слова Разве мало? И эти оставшиеся мгновения он никому не отдаст.
Он еще может напрячь мышцы шеи и немножечко повернуть голову. Так, чтобы ему стал виден клочок неба Серая, набитая дождем туча катится по осеннему олову. Он радуется, глядя на нее: изысканная туча – такой прихотливой формы! Она свободна от человеческих капризов. Она прекрасна.
«Вот он! Господин штаб-майор, я обнаружил его… Он вооружен». – «Не стрелять! Живым! Отойдите, сержант».
– Унтер-лейтенант Рэм Тану? Сдавайтесь! Мы гарантируем вам жизнь.
Ему вспоминается Зал ритуалов, где он когда-то рассказывал о вольном мыслителе Мемо Чарану – Пестром Мудреце. Рэму тогда было двадцать лет, и он мечтал сделаться новым Мемо… Он даже испытал тогда странное чувство, будто Мемо на миг прикоснулся к его душе своей душой… Людям нравилось то, что им говорил историк Рэм Тану. Ему хлопали. Его статья все-таки вышла в «Археографическом ежегоднике». Успела В самом начале войны.
– Вовсе я не унтер-лейтенант Рэм Тану. Вы ошибаетесь…
Ему становится трудно дышать. Оказывается, дышать – это так здорово! И как неудобно, что ему теперь не вдохнуть и не выдохнуть без боли. Да, вот она, боль. Явилась к нему. Приползла по позвоночному столбу снизу. Она – как электрические разряды. И… кажется, он больше не властен над собственными руками. Руки сделались неподвижными кусками мяса… Но он еще успеет сказать несколько слов. Несколько очень важных слов:
– Вы… ошибаетесь. Я не унтер-лейтенант. Я философ и… о… о! – больно, больно! – и… историк Рэм Тану. Слышите?
– Вы арестованы! Бросьте оружие!
– Нет… Я… свободен. Я умираю. Я все-таки от вас убежал…
Он уже не может говорить. И он уже ничего не слышит. Пелена застилает ему глаза. Еще мгновение, и свет уходит от него. Он уже больше ничего никогда не увидит. Мышцы отказывают ему в глотке воздуха. Но в его крови, в его легких осталось еще чуть-чуть жизни. Ровно столько, чтобы он успел насладиться последней сохранившейся у него свободой – размышлять. Чего же он хотел добиться всю жизнь?