Алей прикрыл глаза, но не перестал видеть свет, исторгаемый пеленой облаков. «Мне не понадобится плыть в Ялике, чтобы выплыть из Старицы в Реку, – подумал он, не столько рассуждая, сколько осознавая уже дарованное понимание. – К Реке я могу попасть и сам. Но, судя по неуспеху папы, мир Реки тоже закольцован, как мир Старицы. Просто на другом уровне. Папе нужен лоцман, который выведет его к устью. Нужен… поисковик. А Ялик и есть поисковик, и я могу его взять».
Умозаключение превратилось в путь, и путь предстал перед ним настолько же ясным и надежным, как серебряное полотно Электрички. С запозданием Алей вспомнил, что не собирался никуда вести своего жестокого отца. «Что же, – подумал он, – всегда должен быть план «Б». Если папа не отпустит Инея иначе, чем получив свое – он получит. Но мне не нравится эта сделка, я не хочу ее заключать».
И он задумался о том, как найти Инея.
Некогда поиск из Старицы казался ему непосильно тяжелым. Алей путался в невероятном количестве информации, тонул в видениях. Река заключала в себе намного больше информации, чем можно было вообразить, но искать отсюда было легче. То ли Река, полноценная версия, не урезанная никакими админами, сама подсказывала ответы, то ли умения Алея возросли настолько, что поиск для него стал легкой задачей.
Он начал сначала. С проксидемона, злой железной змеи. Переполненная ядом змея кусала себя за хвост, и время возвращалось к истоку. Самый первый мир, в который Алей ступил из родной параллели – тот, в котором осталась целой Ясенева дача, так и не покрашенная в синий «духовный» цвет.
Самая первая ассоциативная цепочка, которую с таким напряжением плел когда-то Алей.
Дверь.
Море.
Фонарь.
Ливень.
Поезд.
Чем проще поисковая цепочка, тем больше у нее может быть смыслов и толкований. Она поворачивалась другой стороной, и Алей понимал: он уже открыл дверь к Морю. Но путь еще не закончен. Поезд еще только собирается выйти сквозь проливной дождь, сквозь ночной мрак, в котором тают и плавятся огни фонарей – выйти в путь к городу Ливню с Северного вокзала Листвы.
Алею почудилось, что он слышит переплеск воды в далекой Реке. Она подсказывала имена.
Санкт-Петербург. Ленинградский вокзал. Москва.
Но было что-то еще. Последнее звено цепочки, ключ к двери. И Алей принялся вспоминать.
Золотые, рыжие во тьме огни фонарей.
Огонь, ветер, небесная вода, земля под рельсами: четыре стихии. Фонарные столбы. Четвероногие опоры линий электропередачи.
Глупая собака Луша и рыжий Клен Комаров, верный друг.
* * *
Алей встал, не открывая глаз, и коротко втянул воздух легкими.
Исчезли сияние, свежесть и воля, утих шум вечной листвы, истаяло дыхание речных вод. Алей Обережь вновь был у себя дома, в закопченных стенах кухоньки, он стоял над кастрюлей готовых пельменей, и только зеленая растрепанная ветка стучала в оконное стекло, напоминая… «Хорошо-то как! – подумал Алей, выключая огонь в конфорке, и вслух рассмеялся, чтобы не угасло бьющееся в сердце эхо счастья: – Хорошо!» Казалось, ничего на свете нет прекраснее Реки Имен; Алей понимал, что Море должно быть еще прекраснее, но не мог в это поверить. «Как хорошо, что я поисковик, – сказал он себе. – Как хорошо, что я лайфхакер. Как хорошо… а, да черт с ним, как же хорошо, что папа все это затеял! Я же мог никогда, никогда всего этого не увидеть. На свете столько людей, которые никогда не смогут увидеть Реку. Это… обидно и грустно. Каким был бы мир, если бы все могли увидеть…»
– Все могут, – сказал чей-то скрипучий голос прямо из воздуха; Алей подпрыгнул от неожиданности и выронил половник. – Просто не все хотят.
– Вася?!
– Кто подписывался на голоса? – невидимый админ явственно ухмыльнулся.
– Вася, ты не вовремя, – выдохнул Алей, подбирая половник.
– Знаю. Не мог отказать себе в удовольствии, – Полохов засмеялся. – А ты не приписывай другим своих желаний. Это метод вредный и нездоровый.
– Вася, – проворчал Алей, – отстань пока что. Я тебя позову.
– Ну уж нет. Голоса в голове – они такие, им не прикажешь.
– Мало мне было твоего проксидемона!
– Видимо, мало.
– Вася, тебе заняться нечем?
– Ну что ты такой неприветливый, – обиделся админ. – Я на него пашу, можно сказать, а он хамит и меня посылает. Кто здесь чей Якорь, вообще?
Алей демонстративно выложил пельмени в тарелку, заправил маслом и сел есть.
– Никто, – сказал он, жуя, – ничей.
Полохов замолчал. И молчал некоторое время, но не исчезал – Алей спиной и затылком чувствовал его взгляд. Админ сканировал изменения в системе: произошел апгрейд.
– Ах да, – сказал наконец Вася с усмешкой. – Поздравляю с первым Пределом.
– Спасибо.
* * *
Утром был понедельник, одиннадцатое июня.
Надвигалась гроза.
Вчера здесь сильно парило. Камень, асфальт и земля высохли, отдав влагу воздуху, и плотный, ватный медленный ветерок не давал продохнуть. К лицу как будто прижимали горячую тряпку, грудь сжимало. Но теперь надвигалась гроза, темная, как ночь. Сумерки опускались на город, а над острыми шпилями высоток, едва не задевая их, быстро шли свинцово-черные тучи. Скоро должно было громыхнуть.
– Пап, – сказал Иней, – а мы промокнем?
Ясень улыбнулся.
– Ну это уж как ты сам захочешь.
Иней заморгал.
– Чего?
Белый крыс глянул на него с папиного плеча алыми бусинками глаз и косолапо переступил задними ногами. Крыса звали Эн, и он Инею не нравился. Даже не хотелось его погладить.
Папа взял Инея за руку и отвел к ближайшей подворотне, под крышу, а там присел на корточки.
– Смотри, – сказал он, – ты можешь прямо сейчас дождь пролить, и тогда мы тут постоим, а можешь его удержать, чтобы мы в метро успели.
– Я? – растерянно переспросил Иней.
Ясень фыркнул.
– Я могу, конечно. А ты разве не хочешь попробовать?
Иней открыл рот. Папа засмеялся:
– Я так полагаю, что у тебя должно получиться.
«Ой, мама», – испуганно сказал Иней про себя, а вслух спросил:
– Что – получиться?
Папа весело зажмурился.
– А в понарошку играть, – объяснил он. – По малости пока. Воду из волшебной реки ты пил, в волшебном поезде катался – значит, ты и сам теперь немножко волшебный.
– Ой, – сказал Иней.
– И не ойкай, – покровительственно сказал папа. – Вот, посмотри вверх.
Иней послушно поднял лицо.