– Тебе кажется, что если так, то это непременно что-то жуткое, да?
– Я не знаю, что думать об этом.
Давид изучающе смотрел на Мэри, пытаясь выловить ее, и только ее, под оболочкой Единения.
Сильно мешало то, что Единые очень быстро стали превосходными актерами, а если уж совсем точно – записными врунами. Благодаря отсоединенности слоев сознания все они мастерски овладели языком тела и мимикой, и это давало им огромное превосходство над теми способами общения, которые в свое время развились для надежной и честной передачи информации. Подобным уловкам позавидовал бы самый искушенный в своем ремесле драматический актер. У Давида не было причин подозревать, что сегодня Мэри ему лжет, – просто он не мог понять, как догадаться, врет она или нет.
Она поинтересовалась:
– Почему ты не спросишь меня о том, что тебя на самом деле интересует?
Давид взволнованно проговорил:
– Хорошо. Мэри, скажи… каково это? Что ты чувствуешь?
Она ответила, неторопливо произнося слова:
– Все то же самое. Просто – больше. Так, как будто проснулась окончательно – с ощущением ясности, полной включенности сознания. Уж ты это должен знать. Я никогда не была ученым. Но я разгадывала разные головоломки. Я, например, играю в шахматы. Наука – это ведь что-то вроде этого, правда? Ты что-то пытаешься разгадать – и вдруг видишь, как строится игра. Будто облака на миг рассеялись, только на миг, – и ты увидел далеко-далеко, намного дальше, чем раньше.
– Да, – отозвался Давид. – У меня в жизни было несколько похожих моментов. Мне повезло.
Мэри взяла его за руку.
– А у меня такое чувство все время. Разве это не прекрасно?
– А ты понимаешь, почему люди вас боятся?
– Они нас не просто боятся, – спокойно отозвалась Мэри. – Они нас выслеживают. Они на нас нападают. Но они не могут нам навредить. Мы всегда видим, как они приближаются, Давид.
Давиду стало зябко от этих слов.
– И даже если одного из нас убьют – даже если убьют меня, – все равно мы, точнее, наша общая сущность будет продолжать жить.
– Что это значит?
– Информационная сеть, принадлежащая Единым, очень велика и постоянно растет. Ее, скорее всего, нельзя уничтожить как некий ментальный Интернет.
Давид нахмурился, он был немного раздражен.
– Ты слышал о теории привязанности? В ней говорится о том, что мы психологически нуждаемся в формировании близких взаимоотношений, в интимности. Такие отношения нам нужны для того, чтобы скрыть страшную правду, с которой мы сталкиваемся, когда взрослеем. Эта правда в том, что каждый из нас одинок. Самая грандиозная битва в жизни человека – битва за то, чтобы смириться с этим фактом. Вот почему вступление в ряды Единых так притягательно.
– Но чип в твоей голове тебе не поможет, – резко выговорил он. – В конце концов от него не будет толку. Умирать тебе придется в одиночку, как и мне.
Она улыбнулась с холодной снисходительностью, и ему стало стыдно.
– Но может быть, все будет не так, – сказала она. – Может быть, я смогу продолжить жизнь, пережить смерть моего тела – тела Мэри. Но я – мое сознание, мои воспоминания, они поселятся не в чьем-то одном теле. Они распределятся. Они разделятся между всеми. Разве это не будет прекрасно?
Давид прошептал:
– Но разве это будешь ты? Разве так ты действительно сможешь избежать смерти? Разве эта распределенная личность станет копией тебя?
Мэри вздохнула.
– Не знаю. Да и сама техника пока далека от этого. Пока она не перейдет на новую ступень развития, мы будем по-прежнему страдать от болезней, несчастных случаев, смерти. И мы всегда будем тосковать и печалиться.
– Чем мудрее становишься, тем тебе больнее.
– Верно. Положение человечества трагично, Давид. Чем больше становится Единых, тем яснее я это вижу. И тем острее чувствую.
На ее лицо, еще такое юное, словно бы легла призрачная старческая маска.
– Пойдем со мной, – позвал ее Давид. – Я хочу кое-что тебе показать.
Кейт вздрогнула и отдернула руку.
Вместо того чтобы изумленно ахнуть, она кашлянула и прикрыла рот ладонью, а потом положила руку на прежнее место, поверх простыни.
И снова вернулось это нежное касание. Теплые и сильные пальцы. Их нельзя было не узнать, хотя они были затянуты в перчатки-невидимки. Кейт почувствовала, как пальцы прикасаются к ее ладони, и постаралась не выдавать своих ощущений. Она продолжала есть персик.
«Прости, что испугал тебя. Никак не мог предупредить».
Кейт немного откинулась назад, стараясь загородить свою руку спиной, чтобы не было заметно, как она шевелит пальцами.
«Бобби?»
«Кто же еще? ? ? Симпатичная камера».
«Это в „Червятнике“, да?»
«Да. Слежка по ДНК. Давид помог. Методы беженцев. Мэри помогла. Все семейство в сборе».
«Не надо мне было приходить, – торопливо проговорила Кейт. – Хайрему только этого и надо. Тебя заполучить. Я была приманкой».
«Не брошу тебя. Ты мне нужна. Будь готова».
«Уже пробовала. Охранники опытные и сильные».
Кейт рискнула искоса взглянуть в сторону. Она не заметила никаких признаков его присутствия – не было даже ложной тени, даже вмятины на постели, даже хоть какого-то намека на искажение пространства. По всей вероятности, технология производства одежд-невидимок развивалась столь же стремительно, как и технический уровень червокамеры.
«У меня может и не оказаться другого шанса, – подумала Кейт. – Я должна сказать ему».
«Бобби. Я видела Давида. Плохие новости. Про тебя».
Он отозвался медленно и растерянно.
«Про меня? Что про меня?»
«Твоя семья…»
«Нет, не могу», – подумала она.
«Спроси у Хайрема», – с горечью в сердце «проговорила» она прикосновениями пальцев.
«Спрашиваю у тебя».
«Рождение. Твое рождение».
«Спрашиваю тебя. Спрашиваю тебя».
Кейт сделала глубокий вдох.
«Все не так, как ты считаешь. Подумай хорошенько. Хайрем хотел династию. Давид его сильно разочаровал, он ему не повиновался. Мать – большая помеха. Так пусть будет мальчик без матери».
«Не понимаю. У меня есть мать. Хетер – моя мать».