– Ифрит, – прохрипел он, – держите ифрита... Темно, не вижу... Свет! Дайте света!
При звуках этого слабого голоса огненная фигура всколыхнулась.
– Слушаю и повинуюсь! – пророкотал ифрит.
Ослепительный столб света протянулся вдруг от земли до неба. Тучи, несущиеся над ущельем, запылали так ярко, что люди вынуждены были зажмуриться. Солнечный день показался бы кромешной мглой по сравнению с тем сиянием, что разлилось над землею. С минуту никто не мог раскрыть глаз, а когда способность видеть вернулась к воинам Хоросана, совсем близко от себя они увидели врагов. Всего двадцать шагов отделяли отряд от толпы нелепо подскакивающих рогатых чудовищ, но те, испуганные внезапной вспышкой света, уже не мчались в атаку, а метались из стороны в сторону, вертелись на одном месте, вздымая тучи пыли.
– Смерть им! – вскричал Фаррух и с копьем в руке бросился в гущу уродцев, каждый из которых был вдвое выше его.
Воины Адилхана, получившие, наконец, возможность видеть и поражать противника, действовали быстро и умело. Не напрасно падишах набирал свой отряд из лучших солдат Хоросана. Туча стрел ударила в толпу чудовищ. Вопли и стоны, раздавшиеся в ответ, показали, что залп не пропал даром. Выставив копья, отряд плотной фалангой стремительно покатился навстречу врагу. Но Фаррух не стал занимать своего места в строю. Он первым добежал до остановившихся рядов вражеской армии и, отбив направленную на него пику, нанес удар копьем в голову чудовища.
К его изумлению, рогатая голова вдруг раскололась, развалилась на части, как арбузная корка, а под ней обнаружилась изумленно хлопающая глазами самая обыкновенная человеческая голова.
– О, Аллах! – вскричал, испуганно отшатнувшись, Фаррух. – Это человек!
– Что за черт? – отозвалась голова. – Да ведь это же человек!
К ногам Фарруха упал кусок распавшегося рогатого черепа с огромным глазом, и визирь увидел, что глаз просто нарисован на маске, сделанной из древесной коры.
Чудовище с человеческой головой сбросило свой неимоверно длинный и широкий балахон, напоминающий степной шатер. Ткань упала на землю, и Фаррух, уже в полной растерянности, увидел перед собой всадника на гнедой лошади.
Тот, вероятно, был командиром, потому что по его знаку все рогатое войско разом избавилось от уродливых голов и приобрело более или менее человеческий облик. Хоросанские солдаты, подоспевшие было на помощь визирю, в недоумении остановились позади него.
– Кто вы такие? – спросил всадник. – Мы приняли вас за огнедышащих демонов!
– Не одни демоны могут метать огонь! – с достоинством произнес Фаррух. – Мы – воины великого Адилхана, могущественного падишаха страны Хоросан, а я – его визирь. Отвечай, по какому праву вы устраиваете засады на дороге и губите людей отвратительным колдовством? Для чего наряжаетесь, как базарные маскаравозы?
Всадник спешился и безоружный шагнул навстречу Фарруху.
– Умерь свой гнев, чужеземец, – сказал он, – и знай, что за последние триста лет ты – первый человек, который пришел по этой дороге со стороны моря.
Мой народ живет в этом краю в окружении полчищ злых духов и демонов, под самым носом у медных стражей Города Джиннов. Если духи узнают, что здесь поселились люди, ничто не спасет Аренжун от разрушения. Поэтому нам приходится прятать человеческие лица под уродливыми масками, избегать яркого света, чтобы обман не раскрылся, ковать коней подковами в виде когтистых лап и подстерегать разведчиков на дорогах... Но появление людей – праздник для Аренжуна, ибо встречи с братьями по человеческому племени случаются у нас не каждое столетие, о них слагаются легенды и поются песни.
– Тепло же вы встречаете соплеменников! – сказал Фаррух.
Впрочем, речь командира всадников показалась ему вполне искренней. Суровое, но открытое лицо аренжунца не носило ни малейшего отпечатка хитрости. Видно было, что этот человек привык командовать, привык исполнять приказания, много раз водил в бой своих солдат, но мало занимался дипломатией.
– Я сожалею о пролитой крови, – просто сказал аренжунец. – Позволь нам взять на плечи твоих раненых и нести их в город. Вы будете желанными гостями в Аренжуне, мы вылечим пострадавших, справим тризну по погибшим и устроим пир в честь воинов страны Хоросан и ее могущественного падишаха.
– Падишах ранен, – сказал Фаррух.
Он решил довериться аренжунцу – другого выхода не было, ни у него, ни у несчастного Адилхана.
– ... Ранен вот этим копьем. Острие осталось в груди...
Командир всадников взглянул на копье. Лицо его омрачилось.
– Скорее! – сказал он. – Это очень опасно. Только верховный жрец может спасти ему жизнь!
Он взглянул на небо, где зажженное ифритом зарево угасало, сменяясь робко разгорающейся утренней зарей, и тихо добавил:
– Если еще не поздно...
Совершая обратный перелет с острова на «материк», Ольга выбрала для посадки плоскую крышу столярного цеха. Это должно было обезопасить экипаж межмирника от сюрпризов констраквы. После полета на метле над бешено несущимся потоком, Христофору и графу приятнее было ступить на железобетонные перекрытия, чем оказаться на зыбком, иссеченном трещинами, краю котлована. Пройдя по крыше к противоположному концу цеха, охотники спустились на землю по пожарной лестнице и оказались на безопасном расстоянии от озера – в самой глубине леса. Прежде чем спуститься, Христофор бросил последний взгляд на остров в дымке испарений и на красно-синее месиво, совершающее бесконечный бег по кругу. Все вместе создавало буйный, совершенно неземной, но не лишенный дикого очарования пейзаж.
– Что ж, прощай, констраква! – произнес Гонзо и, вздохнув, добавил:
– Куда только черт не занесет...
В ответ на это приветствие бурлящая масса выпустила из своих недр столб аммиачного пара. В том месте, где это произошло, на мгновение показалась гигантская чешуйчатая спина и голова неведомого чудовища. Над озером пронесся длинный тоскливый вой.
– Что там? – спросила Ольга. Она уже стояла на земле.
– Констраква прощается с нами, – сказал Христофор, спускаясь по лестнице.
– Что-то в этом прощании чересчур много надежды на новую встречу, – мрачно пошутила княжна.
Продираясь сквозь заросли, Ольга, Гонзо и граф не раз позавидовали способности ифрита превращаться по своему желанию в танк или бульдозер. Это полезное умение здорово пригодилось бы им теперь. К счастью, лесная полоса была здесь не очень широкой, но и за ней путь был не легче. Асфальтовая дорога, по которой они пришли к озеру, осталась далеко в стороне – именно там, где констраква глубоко вклинилась в лес своим новым отростком, так что рассчитывать на асфальт пока не приходилось. Охотники находились теперь на краю большого поля, служившего складской площадкой заготовительного цеха. Но и это место неузнаваемо изменилось за последние несколько часов. Если раньше в расположении штабелей заготовок, катушек с проволокой и стопок металлических листов наблюдался хоть какой-то порядок, то теперь от него не осталось и следа. Все было разбросано, размотано, искорежено и смято. Из земли, перепаханной взрывами, торчали прутья арматуры и обрывки кабеля в оплавленной свинцовой оплетке. Уродливыми скульптурами поднимались над кучами глины скрученные винтом стальные плиты и шестигранные, толщиной с хорошее бревно, прутки, завязанные в узел. Больше всего неудобств доставляла проволока. Она пряталась в траве везде, где еще была трава, цеплялась за ноги колючками или ловила в затяжные петли, от которых очень трудно было освободиться.