Со стороны моста послышался топот копыт. Подъехали Ктор, Пулат и Навтан.
– Ваше ве... ваше величество, – все еще лязгая зубами от страха, пролепетал купец, – я никому ничего не говорил, клянусь! Но по-моему... По-моему, это они!
– С чего ты взял? – мрачно спросил Адилхан.
– Я слышал рык! Честное слово! Это серые обезьяны!
При этих словах даже у сотника Маджида вытянулось лицо.
– Серые обезьяны! – пробормотал он. – Вот тебе раз! Но ведь это просто чудища из бабушкиных сказок!
– Немедленно отходим за мост! – приказал Адилхан. – Если Хафиз попал в лапы к серым обезьянам, мы ему уже ничем не поможем. А ну, рысью! Сотник, вперед. Вайле, не отставай, девочка!
Воины Хоросана, выстроившись в походную колонну, поскакали назад к ущелью. Первым ехал Маджид. Он уже приближался к мосту, когда навстречу ему, прямо из-под настила метнулась огромная серая тень. Неимоверно длинная и сильная рука вцепилась в шею коню, заставила его подняться на дыбы, а затем опрокинула на спину, словно это был не могучий аренжунский жеребец, а котенок. Сотник едва успел высвободить ноги из стремян и упал рядом с конем. Он схватился было за саблю, но чудовище, совершив новый прыжок, обрушилось прямо на него. Длинные, как ножи, сверкающие слюной клыки обезьяны вонзились в горло сотника. Голова его, почти оторванная от тела, далеко запрокинулась, уставив в небо мертвые глаза.
В этот момент к чудовищу во весь опор подскакал Пулат и ударил его саблей. Обезьяна еще склонялась над своей жертвой, поэтому удар пришелся по затылку. С оглушительным воплем чудовище распрямилось и, взмахнув рукой, отбросило прочь гвардейца вместе с конем. У коня, оглушенного ударом о скалу, подкосились ноги. Пулат упал. Однако рана, нанесенная им, не прошла для зверя даром. На какое-то мгновенье обезьяна замерла неподвижно, словно пытаясь сообразить, где находится.
Но Адилхан не раздумывал. Выхватив у одного из гвардейцев длинное тяжелое копье, он пришпорил коня и на всем скаку ударил чудовище в грудь.
Кости и мышцы обезьяны были столь прочны, что копье переломилось, не вонзившись достаточно глубоко, но удар оттолкнул зверя назад, камень под его ногой сорвался в пропасть, и обезьяна, продолжая вопить, последовала за ним.
Сейчас же целый хор голосов огласил ущелье почти таким же пронзительным воем. Из-под моста, серой копошащейся массой полезли десятки обезьян, окончательно отрезая хоросанцам путь к возвращению в пустыню. Оставалось лишь одно – бежать в горы, хотя именно там, согласно аренжунским преданиям, и было главное обиталище гигантских обезьян. Хоросанский отряд снова повернул вспять и поскакал узкой долиной прочь от ущелья. Адилхан на скаку наклонился, ухватил Пулата одной рукой за перевязь, рывком поднял его с земли и усадил перед собой в седло. Гвардеец с трудом, но держался, пока могучий конь падишаха уходил от погони с двойной ношей на спине.
Вероятно, на открытом пространстве пустыни обезьяны не могли бы соперничать в скорости с лошадьми, но в узком извилистом коридоре, загроможденном валунами, все преимущества были на стороне преследователей. Они постепенно приближались. Вопли их сменились низким ритмичным взрыкиванием, от которого, казалось, дрожали стены расщелины.
Конь одного из гвардейцев, Собира, оступился, прыгая через камни. Его подковы заскользили по булыжникам, смоченным водой едва заметного ручейка. Конь остановился лишь на мгновенье, но огромная серая тень уже накрывала его сзади. Обезьяна вспрыгнула на круп, и Собира, не успевшего даже выхватить саблю, постигла участь бедняги сотника.
Между тем толпа чудовищ по пятам преследовала остальных хоросанцев, а впереди вставал лес, где могли прятаться еще десятки и сотни обезьян.
К счастью, расщелина становилась все мельче и шире, и скоро отряд вырвался из нее на широкий простор. Скользкие камни под копытами коней сменились ровной упругой почвой, поросшей невысокой травой. Обезьяны начали отставать. Миновав первую полосу деревьев, всадники оказались на обширной поляне, со всех сторон окруженной лесом. Слева, из чащи деревьев, поднималась отвесная скала, с вершиной, заостренной, словно клык. От нее на поляну падала длинная тень. Адилхан, скакавший позади всех, оглянулся и не увидел преследователей. У падишаха мелькнула надежда, что они выдохлись и отказались от погони, но тут раздались крики в авангарде колонны. Гвардейцы осаживали коней и поворачивали назад, прочь от стены зарослей, окаймлявших поляну.
Адилхан сразу понял, чем дело. Отряд попал в ловушку. Обезьяны окружали его со всех сторон. Кряжистые стволы деревьев закачались, как от сильного ветра, когда вся стая разом двинулась навстречу хоросанцам. Гигантские серые тела вдруг заслонили лес. Обезьян было бесчисленное множество, и не существовало силы, которая могла бы их остановить. Разве что... Адилхан погладил шершавую, холодящую пальцы поверхность сосуда, притороченного к седлу. У него осталось четыре ифрита. Четыре шанса на спасение в безвыходном положении. И первый из них, кажется, пора использовать. Падишах огляделся по сторонам. Отовсюду на отряд надвигалась серая волна. Да, пора. Прежний Адилхан еще сомневался бы, еще, может быть, попытался бы бросить гвардейцев на прорыв, чтобы затем самому, со всеми четырьмя сосудами, выбраться из окружения. Но сердце Фарруха, живущее теперь в его груди, мало-помалу, сделало падишаха другим человеком. Он, как прежде, всей душой стремился к своей цели, но помимо этого стремления, ощущал теперь удивительное родство с людьми, которых вел за собой. Великий падишах больше не мог спокойно взвешивать, что будет полезнее: сохранить сосуды с ифритами или спасти людей.
Он велел Пулату держаться покрепче, решительным движением вырвал сосуд из седельной сумки, схватил нож, чтобы соскоблить печать, набрал полную грудь воздуха, готовясь единым духом выпалить заклинание... и вдруг застыл в предчувствии непоправимой беды.
ОН НЕ ПОМНИЛ ЗАКЛИНАНИЯ.
Какие-то разрозненные обрывки нужных фраз еще теснились в голове Адилхана, но сердце, скупо и потаенно хранившее каждое слово заклинания, было теперь далеко. Это заклинание, дающее власть над самой природой, он не мог доверить даже самым близким людям, потому что никто и никогда не был ему по-настоящему близок. Лучший друг, отдавший за него жизнь – и тот заставил расплатиться за это дорогой ценой. Подаренные им добрые чувства заслонили, оттеснили назад сокровенную тайну – единственное, чем дорожил Адилхан. Благородное перерождение падишаха сыграло с ним злую шутку...
Он еще бормотал несвязные слова, а враги были уже совсем близко. Где-то позади раздался истошный крик и сейчас же оборвался. Адилхан не расслышал, кто кричал, но знал, что крик был предсмертным. Он стал лихорадочно бить острием ножа в печать, пытаясь проткнуть ее насквозь. Неожиданно прямо перед ним выросла огромная серая фигура. Оскаленные клыки обезьяны были в крови. Пулат слабо вскрикнул и пригнулся к шее лошади. Тогда Адилхан, размахнувшись изо всех сил, швырнул сосуд с ифритом прямо в морду зверя...
Страшный удар потряс, казалось, все окрестные горы на много миль вокруг. Огненный смерч поднялся над поляной, разбрасывая во все стороны ослепительные искры. Почва заходила ходуном, по ней, словно по воде, побежали волны. Ни один из хоросанских коней не удержался на ногах, все они, вместе со всадниками, оказались на земле. Обезьяны попадали тоже. Их испуганный вопль разнесся над поляной, заглушая рев ифрита и гул землетрясения.