Алексей внимательно слушал. Слова толстяка были похожи на исповедь. Стрингеру не нравилась роль священника, но еще больше ему не нравилась роль гробовщика. Так что пусть лучше сталкер говорит. Так было спокойней.
— Как я понял, твоих денег мне бы на всю жизнь хватило. А может быть, и не хватило. Какая разница? Убить тебя было проще простого. Для этого не надо было вкалывать годами на заводе, да и вообще… И самое главное — никто бы даже ничего не заметил. Одним больше, одним меньше. Ты слышишь меня?
— Да.
— Что меня останавливало? Да в сущности ничего. Вот только одному страсть как не хотелось оставаться. Сечешь? То есть я тебя и так и так использовал. Хороший подарок Зоны, да? И главное, вовремя. Причем я сделал выбор, Пресс. Вот тут тебя и хотел завалить. Недалеко от хаты Кукиша. Смешно, да? Но когда я тебя из всякого говна вытаскивал… Ведь я вытаскивал не потому, что один боялся остаться или там, чтобы бабки вместе с тобой в «трамплине» не разорвало. Не-е-е-е-е-ет. Я тебя вытаскивал чисто… на автомате, потому что так принято — помогать человеку, когда ему хреново. И вот теперь я лежу и думаю, Пресс, что ни хрена не смог бы жить с таким грузом на плечах, если бы тебя завалил. Может, потому, что тряпка.
— Я все знаю, Вик. Ты когда бредил…
— Даже так? — удивился толстяк. — Ну, тогда Пресс… Тогда… И ты меня тащил?
— Да, — кивнул Алексей.
Вик снова закашлялся. А потом замолчал.
— Я бы так не смог, — наконец сказал он. — Тут, Пресс, все рано или поздно встают перед таким же выбором, как и я. В других интерпретациях только. Добить или не добить, пустить вперед или не пустить, сбежать или сдохнуть вместе. Вот так-то! А тебя Зона не берет. У тебя иммунитет, что ли?
Смертин задумался.
— Вы сюда за одним приходите, Вик, а я пришел совершенно за другим, — ответил он.
— Да ну? Вот только сказки мне не надо рассказывать.
— Монолиту, наверное, никогда не исполнить мое желание. Слишком оно дурацкое, — рассмеялся стрингер.
— Монолит все может исполнить, — безапелляционно заявил толстяк.
— Знаешь, Вик, плох тот революционер, который не мечтает увидеть руины парламента у своих ног. Всю жизнь я занимаюсь тем, что устраиваю для людей шоу. Разные шоу: веселые, познавательные, интересные, слезливые. Но можно сколько угодно взывать к сочувствию, вышибать слезу, заставлять биться в истерике, но все это пустое, пока не приведет к конкретному действию. Сколько человек сможешь обаять какой-то идеей ты? Не так, чтобы они сказали: «О, да! Это гениально» — и пошли дальше печь блинчики. А так, чтобы они встали плечом к плечу и сказали — это стоит того, чтобы положить жизнь. Пять? Десять? Сто? Для меня настал момент, когда сопливые сюжеты уже встают поперек горла. Меня бесит, что людям все по барабану. Бесит их равнодушие. А в Зоне такое… Короче, Зона мне, как и тебе, дала тот самый шанс, если ты об этом. И чтобы им воспользоваться, необязательно лезть к Монолиту или кого-то убивать. Достаточно просто снимать.
— Я тебя понял, Пресс. В душу хочешь к людям залезть. Да еще чтобы все знали, что залез туда именно Пресс или как там тебя по имени-фамилии.
— Можно и так сказать, — не стал спорить Алексей.
— Ты про какое-то задание говорил, — перевел тему сталкер.
Он зашевелился, и Смертин различил в темноте выпирающую скулу и клок бороды. Зона верещала за хлипкой дверью сотней голосов голодных тварей. Похоже, этот подвал скоро станет склепом. Вряд ли в ближайшее время сюда кто-нибудь придет. Так что можно спокойно беседовать — никто не помешает. Тем более что в такой ситуации больше ничего и не оставалось.
— Хрень. Один олигарх просил съемки Чернобыля-2. Деньги дал… те самые, — улыбнулся стрингер, — схемы бункеров. Хочет спецрепортаж. Дед, что ли, у него там работал… Или тайну Радара еще при СССР расследовал. Короче, какая-то семейная фигня. Олигарх знал, что я подпишусь, чтобы всю Зону за его бабки снимать. На самом деле все дело в чертовом тщеславии. Никто сюда из нашей братии прорваться не мог, а если и прорвались, то не вернулись. Но, как ты говоришь, все думают, что они особенные, и им обязательно повезет. Я тоже так думал.
— Ну и как? Везет? — с надрывом усмехнулся толстяк и вновь начал кашлять.
— Как видишь, пока не очень, — показал Алексей на лишай. — Выделиться захотел среди своих коллег, доказать профессионализм. Дать им по носу, я же ведь в профессию много позже всех пришел, ни в каких университетах не учился.
— Съемки-то у тебя теперь есть.
— Не думаю, что пленка вообще когда-нибудь попадет за границы Зоны. И еще… меня постоянно преследует что-то. Знаешь, как будто кто-то хочет залезть внутрь. Ты говорил, что отпустит, но не отпускает. Так и ноет, ноет что-то внутри.
Смертин замолчал. Он уткнулся глазами в пол и достал еще одну сигарету.
— Ты это… Не расстраивайся. У тебя хотя бы есть шанс. Необязательно, что этот лишай смертельный.
Алексей удивился тому, что безнадежно раненный сталкер пытался его подбодрить. Теперь Вик вовсе не выглядел жестоким наставником, толкающим на аномалии новичков, или подонком, задумавшим пустить пулю в затылок напарнику. Добродушный суеверный толстяк. Может, это и было его истинное лицо. Настоящее, не обезображенное Зоной. Стрингер не знал, но ему очень хотелось в это верить.
— А теперь я расскажу про мосты, — продолжал тараторить Вик. — И хрен ты меня остановишь. Решили мы как-то с напарником Малаем — неплохой был мужик, царствие ему небесное, на мосту переночевать. До укрытия не успели дойти. На мосту узко. Отстреливаться удобно. Сбоку прикрыты. Незамеченным трудно подобраться. Сидим, значит, ночь коротаем… И вот приспичило Малаю по малой нужде. Встал он у самого края и давай мочиться. Дудонит, под нос себе чего-то бормочет. Потом смотрим с ребятами, а он трясется так смешно и глазюки выпучил, аки телка перед спариванием. А потом к-а-а-а-ак даст, и каюк пришел Малаю. Внизу, оказывается, «электра» была, а он прям на нее и надудонил… Пресс?.. Да ладно… Говно все эти рассказы…
Смертин уже не слышал. Он отрубился.
Дальше все понеслось куда-то, смешалось в кашу. Алексея затащило в трясину бессознательного, накрывая жестким болевым откатом. Картинки пробегали сменяя друг друга. Блеклые. Черно-белые. Он просыпался. Снова окунался в небытие. Сквозь сон слышал стоны Вика. Опять падал в черноту. Снова просыпался. Только успевал удивляться тишине, как с улицы доносилась яростная грызня слепых псов.
Стрингер словно барахтался в какой-то жиже. Он смутно определял, где сон, а где явь, что реальность, а что всего лишь игра его сознания. Смертин пытался выкарабкаться из этого кошмара, но у него ничего не получалось. А потом кошмар превратился в обычный сон.
Перед глазами мельтешили картины из прошлого. На этот раз они оставались такие, какие есть. Люди не превращались в чудовищ, солнце было ярким, а дождь — почти осязаемым. Алексей видел купола церкви и толпу людей, тянущуюся к храму. Он сам стоял с камерой, замерзая, и дышал на леденеющие пальцы.