Церковный колокол прозвонил три часа. Выйдя из задумчивости, Андреас поспешно сунул тетрадь в конверт, подобрал с пола расческу, билет на поезд и положил их в сумку. Бросив быстрый взгляд на пол, он убедился, что больше ничего не выпало.
Капли пота блестели на его лбу, ему вдруг стало нехорошо. Никогда еще он не проявлял такой бестактности. Это было недостойно по отношению и к себе, и к молодой итальянке. Андреас закрыл глаза и потер их кулаками. Он решил для себя, что ничего не видел, что забудет формулу и навсегда прогонит из памяти еще стоящие перед глазами образы.
Он взял вазу, выключил свет и вышел во двор, где от мороза у него моментально перехватило горло, словно в наказание за его проступок.
Именно тело Ливии первым встревожило Элизу: в ее движениях появилось нечто новое, некая плавность, контрастирующая с возбужденностью последних дней, и эти проскальзывающие временами едва уловимые улыбки, с оттенком снисходительности, будто теперь она знала ответы на все вопросы…
Вначале Элиза подумала, что невестка ждет второго ребенка, но, разглядывая по-прежнему стройный силуэт молодой женщины, талию, подчеркиваемую обтягивающими блузками, она сделала вывод, что ошиблась, и это ее успокоило.
Потом она решила, что всему причиной ее новая работа. С тех пор как в распоряжение Ливии была предоставлена мастерская, она частенько запиралась там утром и покидала ее только к обеду, а если и посвящала послеобеденное время своему сыну, все равно потом убегала из дома, утверждая, что бродит по городу в поисках вдохновения. Она не хотела никому показывать первые наметки своей работы. Единственным, кто их видел, был старый Андре Мюнстер, мастер, уже вышедший на пенсию, который приходил раз в неделю и обучал ее основам ремесла.
Франсуа был в восторге. «Посмотри, она вся сияет!» — говорил он сестре. Элиза не могла этого отрицать. Ливия никогда не выглядела такой цветущей и красивой: блестящие глаза, растрепанные волосы, сияющая кожа. Она щебетала на итальянском со своим сыном, напевала, когда думала, что ее никто не слышит, вприпрыжку спускалась по лестнице. Счастливые люди зачаровывают, так же как свет притягивает к себе насекомых летним вечером перед грозой. «Но при этом они обжигают себе крылышки, — подумала Элиза, — а некоторые люди готовы на убийство, чтобы завладеть счастьем других».
Франсуа радовался, что нашел способ сделать свою жену счастливой, но, отмечая его безмятежный вид, Элиза не могла сдержать раздражения. Разве он не понимает, что здесь что-то неладно? Когда она просыпалась на рассвете, от предчувствия чего-то неизбежного у нее пересыхало во рту. Она была одновременно встревожена и возбуждена, а также нетерпелива, поскольку смутно чувствовала, что Ливия постепенно приближается к краю пропасти.
В тот день, когда Карло спал после обеда в своей комнате, к ней подошла Ливия.
— Я вернусь к четырем часам. Вы можете присмотреть за малышом, Элиза?
Со второго этажа она наблюдала за тем, как Ливия вертится перед зеркалом в коридоре. Молодая женщина поправила жакет с меховым воротником, разгладила юбку из красной шерстяной ткани, которая была выше колена. С тех пор как она обнаружила публикуемые в «Jardin des modes» [69] выкройки и открыла в себе небольшой талант портнихи, школьница превратилась в сверхэлегантную француженку. Она водрузила на голову шляпку, натянула перчатки, сделала перед зеркалом пируэт и выпорхнула из дома, хлопнув дверью.
В ту же секунду Элиза бесшумно спустилась по лестнице. Накинув на плечи шаль, она пересекла сад и вошла в мастерскую своего деда.
В комнате стояла тишина, здесь витал резкий запах скипидара и уксуса. В бледных солнечных лучах кружилась пыль и свет отражался от кусочков стекла, которые вырезала Ливия. Элиза даже не взглянула на зарождавшийся витраж.
В мастерской было прибрано, пол подметен. Угломер, ножницы с тремя лезвиями, щипцы для разлома по надрезу были аккуратно разложены, но она продолжала рассматривать присутствие итальянки в этом священном месте как вторжение. Тем не менее Элиза считала, что следует быть прагматичной. Когда она увидела, как горячо Франсуа защищает свою жену, то решила не закрывать ей доступ в мастерскую. Она всегда предпочитала не вмешиваться в ход событий, а находить наилучший способ извлечь из них пользу.
Элиза принялась тщательно обыскивать комнату, но надо было торопиться. Хотя она и попросила Колетту присмотреть за ребенком, не стоило надолго оставлять его с прислугой.
В ящиках стола для сбора витража она нашла гвозди, алмазные резцы и шпатели. В отделениях шкафчика обнаружила тряпки, рулоны бумаги, а также коробки, которые открыла одну за другой. Когда она перебирала цельные листы стекла и обрезки, то постаралась не пораниться. Со стеклом нужно было обращаться осмотрительно. Дедушка всегда поднимал листы обеими руками. «Мастерская — не место для ребенка, — ворчал он, размахивая руками, — брысь, поиграй во дворе, малышка…» Изгнанная в сад, она прижималась лицом к стеклу, чтобы наблюдать за дедом, но очень быстро это занятие ей надоедало.
Во встроенном шкафу она увидела емкости с сернистым свинцом и хлористым серебром для глубокой окраски стекла, а также флакон с плавиковой кислотой. Изображение черепа напоминало о соблюдении необходимых мер предосторожности. При травлении кислотой следовало точно соблюдать инструкцию, ни в коем случае нельзя было допускать контакта с кожей. Она закрыла шкаф и раздраженно оглядела комнату.
Обязательно должна быть какая-то деталь, которую она сможет использовать в нужный момент, но поиски осложнял тот факт, что она совершенно не представляла, что именно нужно искать. Ее нервозность нарастала.
— Думай, — прошептала она, пытаясь успокоиться. — Это где-то здесь…
Открыв платяной шкаф, она удивилась, увидев там зимнее пальто Ливии, но потом вспомнила, что Франсуа подарил ей новое на Рождество, с отделкой из норки, а это было потерто на вороте и рукавах. В карманах она обнаружила мелочь, красную обтрепанную ленту и пару шерстяных перчаток.
Элиза не смогла бы объяснить, что толкнуло ее заглянуть под сукно, покрывавшее стол для резки стекла. Оно было достаточно плотным, чтобы сгладить неровности листов стекла, приготовленных для резки. Была это интуиция или удача? Она приподняла край сукна и просунула под него руку, надеясь не порезать пальцы об осколки стекла.
Наткнувшись на два листочка бумаги, она сразу поняла, что нашла то, что искала. Она осторожно вытащила их из тайника, постаравшись запомнить, как они лежали.
Элиза подошла к витражу, чтобы лучше рассмотреть их на свету, и обнаружила сложенную вдвое афишу, на которой была изображена хрустальная ваза с гравировкой, на ее взгляд, чересчур перегруженная рисунком, и проштампованный входной билет на выставку Монфоконского хрустального завода. Ей было знакомо это место, поскольку она покупала там до войны графины и хрустальные сервизы. На билете стояла дата, с момента посещения выставки прошел месяц.