— Как раз наоборот, потому что ты занимаешься с ним любовью, когда ты не со мной.
— Отпусти меня немедленно! — прошипела она сквозь зубы.
— Как думаешь, что бы он сказал, если бы узнал, что делит свою жену с другим мужчиной?
Она выдержала паузу, опустила глаза на руку Андреаса, затем по очереди разжала его пальцы. На запястье остался красный след.
Разъяренная, она подняла голову.
— Это угроза?
Он кисло улыбнулся и поднял руку. Она не шелохнулась. Тогда, невероятно нежным жестом, он погладил ее по щеке, провел по губам большим пальцем.
— Нет, Ливия, — прошептал он. — Никаких угроз… Я испытываю только гнев. И быть может, печаль.
Андреас раскрывался так редко, что это всякий раз заставало ее врасплох. Он обнял ее, привлек к себе, и она закрыла глаза.
— Я должна туда идти, — тихо сказала она.
— Я знаю.
Ливия прижалась к нему всем телом, ей захотелось умереть. Она стояла не шевелясь несколько секунд. Где взять силы, чтобы оторваться от этого мужчины? Она вдохнула его запах. Кровь бежала по их венам одинаково медленно, наполняя их одним и тем же отчаянием. Тянулись секунды, исполненные соединившей их страстью, но уже отравленные неизвестностью, которая вступит в свои права, как только она шагнет за порог.
Андреас отстранился, взял в руки бархатную шляпку, лежавшую на стуле, и водрузил на ее волосы. Он неумело поправил буйные кудри. Она пребывала в таком смятении чувств, что внезапно ощутила себя парализованной. Он улыбнулся ей с неожиданной нежностью.
— Беги… — прошептал он, подталкивая ее к двери.
В коридоре Ливия оглянулась, чтобы в последний раз посмотреть на него.
— Завтра? — неуверенно спросила она.
— Конечно, синьорина Гранди, как вы можете в этом сомневаться?
Он закрыл дверь, а Ливия стояла неподвижно, разглядывая царапины на дереве. Лишь приближающийся шум голосов заставил ее уйти.
На улице она пошла быстрым шагом, на ходу надев обручальное кольцо, думая о том, возможно ли устоять перед этим неистовым влечением, не одобряемым ни людьми, ни Богом, которое существует само по себе, наполняя ядом и околдовывая привкусом свободы.
Ливия проскользнула во входную дверь, словно воровка. Она с облегчением вздохнула, увидев, что коридор пуст, и прислонилась к двери, чтобы немного отдышаться. В доме стояла тишина. За окном опускались сумерки, и в холле второго этажа уже зажгли свет, падающий и в прихожую. Тень от кованых перил лестницы падала на пол, образуя ромбы.
В воздухе витал легкий аромат корицы, пряностей и карамели. Должно быть, сегодня после обеда делали пирожные. Она еще больше разволновалась, прикрыла глаза. Было что-то мучительное в этих успокаивающих ароматах безмятежной семейной жизни, когда дети ждут сладостей, поступки взрослых гармоничны, а души правдивы, когда замужняя женщина не отдается своему любовнику в комнате убогого отеля.
Когда она возвращалась домой после свидания с Андреасом, ей всегда требовалось некоторое время, чтобы привести в порядок мысли. За эти несколько недель она стала настоящей актрисой. Вначале ей нужно было выйти из образа Ливии Гранди, любовницы гравера по хрусталю из Богемии, чтобы хорошо сыграть роль супруги и матери.
Она освоила искусство лжи и умолчания, научилась разговаривать с мужем, думая в это время о любовнике, позволяла своему телу двигаться, выполнять какую-либо работу, когда ее мысли уносились далеко. Вернувшись из отеля в первый раз, с сердцем, выпрыгивающим из груди, она была уверена, что ее разоблачат, и не могла понять, почему Франсуа и Элиза не замечают, что она только что покинула объятия другого мужчины. Разве адюльтер не оставил клейма на ее лице?
Ливия получила религиозное воспитание. Она совершала смертный грех, поэтому иногда испытывала безотчетный страх, поднимавшийся из глубин ее сознания. С тех пор как Андреас вошел в ее жизнь, она перестала молиться, считая, что больше не имеет на это права. Лихорадочное возбуждение сменяли периоды мрачной подавленности. Разрушая ее смертоносное оцепенение, ворвался вихрь эмоций, с которым она не могла совладать. Но ей слишком хорошо объяснили в детстве одну вещь, и она в этом не сомневалась: однажды, рано или поздно, придется расплачиваться за свои грехи, и цена будет высока, потому что она предавала мужчину, которого ей не в чем было упрекнуть, который относился к ней с нежностью, любовью и уважением.
Прежде чем отправиться к своему сыну, она взглянула на себя в зеркало. Ей показалось, что черты ее лица стали более четкими, их линии — более чистыми. Теперь детская округлость ее щек бесследно исчезла, в уголках рта пролегли две легкие складки, а во взгляде появилась новая сила. Даже ее походка стала другой.
Когда Андреас любил ее, она переставала думать обо всем, что шло не так в ее жизни, и довольствовалась тем, что просто существует. Ей был необходим этот образ самой себя, отражение которого она видела в его пристальном взгляде. Ливия ни о чем не жалела, ведь она наконец стала женщиной.
Проходя мимо двери в гостиную, она услышала шум голосов. Внезапно раздался смех Элизы. Ливия никогда не слышала, чтобы она так смеялась — весело, непринужденно. Кто мог быть в гостях у золовки? Заинтригованная, она подошла ближе и открыла дверь.
Все лампы были зажжены, в камине потрескивал огонь. Серебряный поднос с кофейником и красивым фарфоровым сервизом стоял на низком столике. В комнате царила атмосфера праздника. В кресле спиной к ней сидел темноволосый мужчина.
— А вот и Ливия! — воскликнула Элиза.
Ее щеки раскраснелись, глаза весело блестели. Сережки переливались в лучах света. К великому удивлению Ливии, золовка в этот момент показалась ей почти красивой.
— Поскольку я не знала, в котором часу вы вернетесь, я предложила вашему другу подождать вас в гостиной. Присоединяйтесь к нам.
Мужчина встал, плавно повернулся, и Ливия не могла решить, что было более нелепым: увидеть свою золовку кокетливой или обнаружить в гостиной Марко Дзанье?
— Buonasera [71] , Ливия.
Она словно окаменела. Выражение безмятежной невинности, которое она, вернувшись домой, нацепила на лицо, приклеилось, будто гипсовая маска.
— Вы выпьете с нами кофе, Ливия? Или вы предпочитаете горячий шоколад, как Карло? Он полдничает на кухне с Колеттой после прекрасно проведенного дня.
Если бы Ливия не была так поражена появлением Марко, она вряд ли сдержала бы улыбку. Она впервые слышала, чтобы Элиза болтала просто так, не по делу. Золовка была невероятно возбуждена.
Марко смотрел на Ливию с довольным видом человека, которому удалась его проделка. Она скользнула взглядом по его элегантному серому костюму с узкими брюками, поплиновой [72] рубашке и красному галстуку в темный горошек. От кончика своих ботинок с заостренными мысами до волос, тщательно зачесанных назад, он выглядел безупречно. Ливия сдержала нервный смех. Марко Дзанье, собственной персоной, словно сошедший с модной гравюры стоял с важным видом посреди гостиной дома Нажелей… Абсурд! Вспомнив его опасное обаяние, она уже не удивлялась поведению Элизы, но была рада, что Франсуа уехал на несколько дней в Везле по делам. Он бы вряд ли обрадовался присутствию Марко под крышей своего дома.