Старик Сегье изобразил на лице удовлетворение.
— О, суд по достоинству оценит ту честь, которую вы оказываете ему, признавая его правомочность. До вас, правда, выказал доверие к справедливости решений нашего суда сам король, и это для нас — главное. Что же касается вас, господа судебные заседатели, то вы ни на секунду не должны забывать о доверии, которое его величество король оказал вам. Помните, господа судьи, что вам оказана большая честь являть здесь собою тот меч правосудия, который держит в своих августейших руках наш монарх. Существует два правосудия: одно — когда решение принимают простые смертные, пусть даже они и знатного рода, а другое — когда решение принимает король, чья власть исходит от бога. Вот об этой преемственности, господа, вы никогда не должны забывать. Верша правосудие от имени короля, вы несете ответственность за то, чтобы не был нанесен ущерб его величеству. Чтя короля, вы чтите тем самым первого защитника веры в нашем государстве.
После этой довольно путаной речи, полной туманных предостережений, ярко продемонстрировавшей сущность лицемерной натуры этого важного сановника и придворного, Сегье величественно удалился, стараясь не выдать своей поспешности. Когда он вышел, все сели. В канделябрах задули свечи, которые еще горели. В зале стало сумрачно, точно в склепе, и когда сквозь витражи пробились слабые лучи зимнего солнца, на лица легли синие и красные пятна, придав им вдруг необычное выражение.
Адвокат Галлеман, прикрывая ладонью рот, шептал своему соседу:
— Старая лиса не желает даже взять на себя ответственность зачитать обвинительный акт. Он словно Понтий Пилат умывает руки, чтобы в случае осуждения обвиняемого, не колеблясь, свалить все на инквизицию или на иезуитов.
— Ему это не удастся, ведь процесс ведет гражданский суд.
— Подумаешь! Придворное правосудие должно следовать приказам своего хозяина, но в то же время не дать народу почувствовать это.
Анжелика слушала эти крамольные речи в адрес короля в каком-то полубессознательном состоянии. Порою все происходящее вдруг начинало казаться ей чем-то нереальным. Это ужасный сон наяву или театральный спектакль… Она не сводила глаз с мужа, который продолжал стоять, все так же немного ссутулившись и всем телом опираясь на палки. И тогда в ее голове постепенно начала зреть, мысль, пока еще смутная: «Я отомщу за него. Все, что эти мучители заставили пережить его, я заставлю их испытать на собственной шкуре, и если дьявол существует, как утверждает религия, то я хотела бы увидеть, как он унесет души этих лжехристиан».
После того как бесславно покинул зал канцлер Сегье, Дени Талон, высокий, сухопарый и чопорный, поднялся на кафедру и сорвал печати с большого конверта. Он приступил к своим обязанностям и пронзительным голосом начал чтение «затребованных документов или обвинительного акта».
— «Господин Жоффрей де Пейрак, частным определением Королевского совета лишенный всех своих титулов и всего своего имущества, привлекается к настоящему суду по обвинению в колдовстве, заговорах и других действиях, оскорбляющих религию, направленных на подрыв государства и церкви, а также в применении алхимии для изготовления благородных металлов. За все эти деяния и за ряд других, которые также ему инкриминируются в соответствии с актом обвинения, я требую, чтобы он и его вероятные сообщники были сожжены на Гревской площади, а пепел их развеян, как закон требует того по отношению к колдунам, обвиненным в том, что они вошли в сделку с дьяволом. Я также требую, чтобы до этого его подвергли обычной и чрезвычайной пыткам до тех пор, пока он не выдаст других своих сообщников…»
У Анжелики ужасно стучало в висках, и она уже не слышала, что Дени Талон читал дальше.
Она пришла в себя только тогда, когда по залу снова разнесся звонкий голос подсудимого.
— Клянусь, что все эти обвинения ложны и тенденциозны и что я в состоянии доказать это здесь, на месте, всем честным людям.
Королевский прокурор поджал свои тонкие губы и сложил документ с таким видом, словно дальнейшая процедура его уже не касается. Он тоже хотел было удалиться, но в этот момент вскочил адвокат Дегре.
— Господа судьи, — твердым голосом начал он, — король и вы оказали мне большую честь, назначив меня защитником подсудимого. Вот почему я позволю себе, прежде чем господин королевский прокурор уйдет, задать ему один вопрос: как случилось, что этот обвинительный акт составлен заранее и попал к вам в руки уже в готовом виде и даже запечатанным, в то время как закон предусматривает иную процедуру?
Суровый Дени Талон с высоты своего роста смерил взглядом адвоката и надменно, с презрением бросил:
— Молодой человек, из-за своей неопытности вы даже не поинтересовались предысторией этого документа. Так знайте же, что сначала король поручил подготовить процесс и председательствовать на нем президенту Месмону, а не господину Массно, который назначен председателем позже…
— Правила требуют, господин прокурор, чтобы президент Месмон присутствовал на этом заседании и сам зачитал свой обвинительный акт.
— Видимо, вы не знаете, что президент Месмон вчера скоропостижно скончался. Однако он успел составить этот обвинительный акт, который в некотором роде является его завещанием. Перед вами, господа, яркий пример того, каким высоким чувством долга обладал один из крупнейших магистратов королевства!
Все встали, чтобы почтить память Месмона. Но в толпе послышались выкрики:
— Что-то нечисто в этой внезапной смерти!
— Убийство с помощью яда!
— Для начала недурно!
Снова пришлось вмешаться гвардейцам.
Слово взял председательствующий Массно. Он напомнил, что суд идет при закрытых дверях. При первом же нарушении порядка будут выведены все, кто не имеет к судебной процедуре непосредственного отношения.
Зал успокоился.
Адвокат Дегре со своей стороны удовольствовался данным ему объяснением, поскольку довод действительно был неопровержим. Он добавил еще, что принимает пункты обвинения при условии, что его подзащитного будут судить, строго их придерживаясь.
После такого обмена мнениями соглашение было достигнуто.
Дени Талон представил Массно как председателя судебного заседания и торжественно удалился из зала.
***
Массно немедленно приступил к допросу:
— Признаете ли вы выдвинутые против вас обвинения в колдовстве и заговорах?
— Я отметаю их все разом!
— Не имеете права. Вы должны ответить на каждый вопрос, который содержится в обвинительном заключении. Впрочем, это в ваших же интересах, так как там имеются совершенно неопровержимые доказательства, и вам лучше признаться, поскольку вы дали клятву говорить только правду. Итак, признаете ли вы себя виновным в производстве ядов?
— Я признаю, что изготовлял иногда химические вещества и некоторые из них при приеме внутрь действительно могли бы принести вред. Но они предназначались мною отнюдь не для этого, я их не продавал и никогда не прибегал к ним, чтобы кого-либо отравить.