«Мадемуазель „убила“ своего мужа», — тихо проговорил кардинал Мазарини со своим мягким итальянским акцентом, когда ему рассказали об этом событии.
В этой безумной жестокой схватке одержал великую победу кардинал Мазарини. Не прошло и года после его изгнания, как в Лувре снова замелькала его красная мантия, не слышно стало «мазаринад». Все обессилели в этой борьбе…
Анжелике было семнадцать лет, когда ей сообщили о смерти матери. Она долго молилась в часовне, но не плакала. Трудно было представить себе, что никогда больше она не увидит ее деловито снующую фигурку в сером платье и черном платке, поверх которого в летнюю пору надевалась старомодная соломенная шляпка. Баронесса де Сансе вечно копалась в саду и огороде и, пожалуй, окружала большей заботой и нежностью груши и капусту, чем свое многочисленное потомство.
По случаю смерти матери Анжелике разрешили увидеться с братьями, Раймоном и Дени, которые пришли сообщить ей печальную весть. Свидание происходило в приемной, и, как того требовал устав урсулинок, девушка была отгорожена от братьев холодными прутьями решетки.
Дени уже учился в коллеже. С годами он стал так похож на Жослена, что Анжелике почудилось, будто перед нею ее старший брат, такой, каким он остался в ее памяти: в черной монашеской сутане, с роговой чернильницей на поясе. Она до того была поражена этим сходством, что, поздоровавшись с монахом, который сопровождал Дени, уже больше не обращала на него внимания. Пришлось ему представиться.
— Я Раймон, Анжелика. Ты не узнала меня?
Она даже немного оробела. В ее монастыре, где не в пример прочим монастырям устав был очень строг, монахини относились к священникам с набожным почтением — в этом сказывалось также извечное стремление женщины подчиняться мужчине. И вот сейчас, услышав, что один из священников просто обращается к ней на «ты», Анжелика пришла в замешательство. И теперь она потупила взгляд, когда Раймон улыбнулся ей. С большим тактом брат поведал Анжелике о постигшем их горе и без громких слов напомнил, что люди должны покоряться воле божьей. Что-то новое появилось в его длинном лице с матовой кожей и светлыми горящими глазами.
Отец, по словам Раймона, очень опечален тем, что его сын и за годы, проведенные у иезуитов, не отказался от своего намерения посвятить жизнь церкви. По-видимому, после отъезда Жослена барон надеялся, что хотя бы Раймон унаследует его имя как продолжатель рода, но юноша отказался от наследства в пользу младших братьев и постригся в монахи. Гонтран тоже разочаровал бедного барона Армана. Вместо того чтобы стать военным, он уехал в Париж учиться, а чему — никто в точности не знал. Итак, оставалось только ждать, пока Дени, которому сейчас было всего тринадцать лет, вырастет и вернет роду де Сансе воинскую доблесть, как полагалось в знатных семьях.
Передавая все эти новости, юный иезуит глядел на сестру, которая, чтобы лучше его слышать, прижалась розовым личиком к холодным прутьям решетки, и в полумраке, царившем в приемной, ее необычные глаза казались прозрачными, как морская вода. Раймон спросил с какой-то жалостью:
— А ты что собираешься делать, Анжелика?
Она тряхнула копной своих тяжелых золотистых волос и равнодушно ответила, что еще сама не знает.
Год спустя Анжелику де Сансе снова вызвали в приемную.
Она увидела там Гийома. За годы разлуки старый солдат лишь еще немного поседел. Его неразлучная пика стояла рядом, аккуратно прислоненная к стене.
Старик Гийом сообщил Анжелике, что приехал, чтобы отвезти ее в Монтеру. Образование ее закончено. Она уже достаточно взрослая и ей нашли мужа.
Барон де Сансе оглядывал свою дочь Анжелику с явным удовлетворением.
— А монахини и впрямь превратили тебя в примерную девушку, дикарочка моя!
— Примерную? Это мы еще посмотрим! — возразила Анжелика и привычным движением тряхнула своими золотистыми кудрями.
Напоенный чуть сладковатым ароматом болот воздух Монтелу снова возродил в ней вкус к вольной жизни. Она ожила, как захиревший цветок после ливня.
Но в своем отцовском тщеславии барон Арман не сдавался:
— Во всяком случае, твоя красота превзошла все мои ожидания. Правда, кожа у тебя, на мой взгляд, немного смуглая для твоих глаз и волос, но в этом тоже есть свое очарование. Впрочем, я заметил, что почти все мои дети смуглые. Боюсь, что это память о маврах, которые некогда побывали на нашей земле. Ведь в жилах большинства жителей Пуату течет и мавританская кровь. Ты уже видела своего маленького братика Жана-Мари? Вылитый мавр.
Неожиданно барон добавил:
— Граф Жоффрей де Пейрак де Моран просит твоей руки.
— Моей руки? — удивилась Анжелика. — Но я же его не знаю!
— Какое это имеет значение! Его знает Молин, а это главное. И Молин заверил меня, что о более лестном браке для любой своей дочери я не могу и мечтать.
Барон Арман сиял от радости. Прогуливаясь в это теплое апрельское утро с дочерью по дороге, идущей через овраг, он концом своей палки сбивал примулы, растущие на обочине.
Анжелика вместе со старым Гийомом и братом Дени приехала в Монтелу накануне вечером. Она очень удивилась, увидев Дени, но он сказал, что получил в коллеже разрешение поехать домой, чтобы присутствовать на ее свадьбе.
«Какая там еще свадьба?» — подумала тогда Анжелика.
Вначале она не приняла этих разговоров всерьез, но сейчас уверенный тон отца обеспокоил ее.
За те годы, что Анжелика провела в монастыре, отец почти не изменился. Лишь несколько седых нитей появилось в его усах и маленькой, узкой бородке, которую он носил по моде времен Людовика XIII. Анжелика ожидала увидеть отца растерянным и подавленным смертью жены и была немного удивлена, найдя его довольно бодрым и веселым.
Когда они вышли на луг, отлого спускавшийся к высохшему болоту, она попыталась переменить тему разговора, боясь, как бы они не рассорились в первый же день встречи.
— Отец, вы мне писали, что в годы этой ужасной Фронды армия реквизировала у вас много мулов и тем нанесла вам большой ущерб?
— Да. Мы с Молином потеряли почти половину наших мулов, и, если бы не он, я бы давно сидел в тюрьме за долги, даже если бы продал все наши земли.
— А вы еще много должны ему? — с тревогой спросила Анжелика.
— Увы! Из сорока тысяч ливров, которые он мне некогда ссудил, я после пяти лет упорного труда смог отдать ему всего пять тысяч. Между прочим, Молин не хотел их брать, говорил, что это моя доля прибыли. Только когда я совсем уж рассердился, он взял деньги.
Анжелика простодушно заметила, что уж коли сам Молин считает, что его расходы окупились, то незачем было возвращать деньги, и зря отец так упорствовал, проявляя свое благородство.