— Полагаю, что, имея под рукой микроскоп, пусть не оптический, будущего поколения, можно было бы…
— Забудьте! — не терпящим возражения тоном заявил Моисей. Существует фундаментальное ограничение измерений — называемое принципом неопределенности — и за ним потолок измерений он задает потолок попыткам измерить все и вся на свете, издревле предпринимаемым человечеством.
Рассматривая картину мира таким образом, мы должны забыть о точности. Мы должны рассуждать в понятиях Вероятности — то есть о том, что существует гипотетическая возможность обнаружить данный физический объект в данном месте, с такой-то скоростью, в течение такого-то времени — и так далее.
— Стоп, — довольно бесцеремонно оборвал я. Проведем простейший эксперимент. Я измеряю месторасположение частицы — с помощью микроскопа, со всей возможной и доступной точностью. Надеюсь, вы не станете отрицать возможность подобного эксперимента. И вот — измерение в моих руках. О какой же неопределенности может идти речь?
— Дело в том, — вмешался Нево, — что весьма невелик шанс, что имей вы шанс повторить этот эксперимент от начала, вы бы нашли частицу в другом мест, сдвинутой от первого места положения.
Видимо, они не торопились изложить свою теорию сразу.
— Достаточно, — отрезал я. — Допустим, и не будем затягивать дискуссию. Но какое это имеет отношение к нам?
— В этом заключается новая философия, именуемая Множеством Мировых Интерпретаций квантовой механики, — произнес Нево своим жидкотекучим голосом, от которого вдруг побежали по спине мурашки. — До опубликования работы на эту тему вас отделяла пара десятилетий. Это перевернет науку и мировоззрение. Я напомню вам имя Эверетта…
— Так вот что получается, — заторопился Моисей, — Предположим, вы имеете дело с частицей, способной находиться сразу в двух местах, одновременно. И что получится? Вы со своим хитроумным микроскопом можете увидеть ее в одном месте и… только в одном из мест — и все…
— Так вот, — продолжал Нево, В соответствии с идеей множественности миров, во время проведения подобного эксперимента История разделится надвое. И в другой истории будет находиться ваш двойник, ваше «альтер эго» — и он обнаружит искомый объект в ином месте.
— Другая История?
Заговорил Моисей:
— Причем совершенно реальная. — Он ухмыльнулся. — Где существует другой ты — и существует бесконечное множество твоих «альтер эго», размножающихся точно кролики, в любой момент!
— Что за ужасающую картину вы тут рисуете передо мной! — заметил я. — По мне двоих "я" и так более чем достаточно. Но, слушайте, Нево, мы же не сможем разговаривать друг с другом, если начнем делиться подобным образом?
— Нет, — сказал он. — Потому что любое такое измерение произойдет в любой истории лишь после Расщепления. Невозможно измерить саму последовательность расщепления.
— И как можно обнаружить это присутствие другой, альтернативной истории? — или, как в моем случае, перемещаться по истории, находя все новых двойников?
— Нет, — опять сказал Нево, — Это совершенно невозможно. Категорически исключено. И тем не менее…
— Да?
— Тем не менее некоторые из догматов квантовой механики оказываются на проверку ложными.
Опять вмешался Моисей:
— Теперь понятно, почему эти идеи могут помочь нам внести смысл в нераскрытые нами парадоксы? И если на свете существует Историй числом больше чем одна, то…
— Тогда может иметь место случайное насилие, — сказал Нево. — Смотрите: предложим, что вы возвращаетесь сквозь время с ружьем и убиваете Моисея.
Моисей при этих словах слегка побледнел.
Нево продолжал:
— Итак, мы имеем классический парадокс причинности в простейших понятиях. Если Моисей мертв, то он не сможет построить сконструировать Машину Времени, и стать вами, Моисеем Старшим, — и не сможет совершить прыжок во времени, чтобы уничтожить самое себя. Но если этого убийства не произошло, то Моисей Младший остается жить и конструировать машину, совершает прыжок в прошлое. И там благополучно убивает себя, как этого хотел. И в таком случае, опять-таки, он не может построить машину, и преступление отменяется.
— Достаточно, — сказал я. — Думаю, нам все и так понятно.
— Таков патологический сбой причинности, — сказал Нево. — мертвая петля времени.
— Но если идея множественности миров справедлива, то здесь нет никакого парадокса. Просто история разделяется на две — в одной Моисей живет, в другой умирает. А вы, как путешественник во времени, просто перескакиваете из одной реальности в другую.
— Теперь понятно, — вырвалось у меня. — Вот оно что. Ведь именно это мы и видели с Нево.
Какое облегчение — наконец появилось рациональное объяснение происходившему. Впрочем, до рациональности здесь было пока далеко — но зато хоть какой-то логический просвет! Пусть существует хоть одна теория, способная объяснить происходящее — с меня и этого вполне достаточно! Я схватился за это как утопающий за последнюю соломинку. Хотя практическое применение принципов квантовой механики пока оставалось неясным.
И как мне казалось — что Нево был прав, поскольку с меня в таком случае снималась ответственность за разрушение реальности, в которой жила Уина. То есть в некотором смысле эта история продолжала существовать. Мне стало немного легче при этой мысли, и угрызения совести отступили.
Тут дверь курительной распахнулась, и на пороге возник озабоченный Филби. Был девятый час утра, а он еще не мылся и не брился, в поношенной сорочке, облегавшей распухший живот.
— К вам гость, — выдохнул он, отдуваясь, — Из министерства.
Отодвинув кресло, я встал. Нево вернулся к своим изысканиям в области английского, а Моисей только вопросительно поглядел на меня, взъерошив шевелюру.
— Слушай, молодой человек. Похоже, мне придется поработать. Не желаешь пройтись со мной?
Он улыбнулся:
— Мы же, в конце концов, одно и то же. И если я нужен тебе — то это значит, что я должен помочь самому себе — и только.
Тут меня вдруг посетила мысль, что ведь его вовсе не беспокоит это перемещение во времени. Он, в отличие от меня вовсе не жаждал возвращения домой. Старость стремится к очагу, молодость — к приключениям.
— Ладно, — сказал он. — Тут нам надо еще кое-что обсудить. А завтра… я присоединюсь.
Я отправился следом за Филби. Внизу на улице ждал высокий человек с седой гривой, сопровождаемый охранником — солдатом в униформе, стоявшим у него за спиной.
Едва завидев нас, седовласый кинулся мне навстречу с какой-то мальчишеской торопливостью. Обратившись ко мне по имени с обязательным прибавлением «сэр», он почтительно пожал мою ладонь сразу двумя руками. По его шершавым ладоням я понял, что передо мной ученый — экспериментатор — то есть из того же теста, что и я. Возможно, один из моих последователей.