— Это же «Планирование», — как вы не понимаете, — сказал Моисей. — Единственный, по их словам, путь уйти от варварства и хаоса — и, в конечном счете, от вырождения и вымирания человеческой особи.
— И «современные» люди готовы к столь эпохальным переменам?
Моисей криво усмехнулся.
Сомнений не оставалось. Подобного будущее не устраивало ни меня, ни его.
— Надо бежать.
И в этот момент, не успел я еще высказать предположения, каким образом это могло произойти, и какие у нас надежды на слово «бежать», дом содрогнулся.
Я подался вперед, резко, едва не разбив голову о стол. Звук был такой, как будто в глубине земли кто-то тяжело хлопнул дверью. Лампочки мигнули, но свет не погас. Послышались крики, слышные даже сквозь загерметизированные окна — и раздался близкий стон бедняги Филби, звон стекла и шум рухнувшей мебели.
Дом, однако, остался на месте. Откашлявшись от облака поднятой пыли, я с трудом поднялся на ноги.
— Все живы? Моисей? Нево?
Мой «альтер эго» уже помогал Нево. Морлок был цел, его только придавило упавшей этажеркой.
Тогда, уже не беспокоясь за них, я стал разыскивать Филби. Старику повезло: его даже не выбросило из кресла. Он встал и дошел до окна с лопнувшим поперек стеклом.
Я положил ему руку на поникшую сгорбленную спину.
— Филби, дружище, отойдем.
Он не замечал меня. Его подернутый пленкой взгляд глаза наполнились влагой, лицо, обильно припорошенное пылью, он поднял скрюченный палец к окну:
— Смотри.
Я приник к стеклу, сложив ладони, чтобы избавиться от отблеска электрического света. Лампы Олдиса погасли в Бормоталках, а вместе с ними почти все уличные фонари. По улице хлынул поток людей. Я видел потерявшего рассудок солдата в противогазе, стреляющего в воздух, и чуть дальше ствол нестерпимо яркого света, в котором вращались пылинки он выхватывал из тьмы перекрестки, дома, угол Гайд-парка. Люди стояли, подслеповато моргая и закрывая ладонями лица.
Этот луч проходил снаружи. В Куполе зияла брешь.
Парадная дверь повисла на одних петлях, снятая ударной волной. Наших охранников и след простыл — даже верного Патрика. Тем временем на Террасе грохотали шаги, слышались стоны и крики, воздух резали свистки полицейских, пахло пылью, дымом и порохом. Отовсюду сквозь щели били осколки июньского света — настоящего, не искусственного солнца. Словно бы истинная жизнь ворвалась в этот кукольно милитаристский мир Лондона и позвала, поманила за собой из этого ненастоящего времени. Из этой Исторической Верификации. Панцирь черепахи, сторожившей покой Лондона, был разбит.
Моисей похлопал меня сзади по плечу.
— Этот хаос продлится недолго — надо пользоваться шансом.
— Прекрасно. Надо кое-что прихватить в дорогу.
— Зачем?
Объяснять времени не было. Только последний дурак собирается в путешествие по времени в одном домашнем халате и тапочках. Значит, так. Во-первых, свечи. И, конечно, спички! Побольше — сколько влезет. Точнее, сколько удастся здесь найти. Потом — оружие. Любое — кухонный нож, если нет ничего получше".Еще — что еще?" — стучало в голове. Думай, голова, думай! Ах да, камфора, — если она еще есть в этом веке. Если нет — что-либо, ее заменяющее. Пусть мы будем представлять собой бегущий склад боеприпасов и легко воспламеняющихся взрывчатых веществ под упорным огнем противника — все равно, отсюда надо вынести по максимуму. Ты дай им там прикурить! Нижнее белье! — набить карман потуже…
Он кивнул, когда я поделился с ним мыслями. Это все была прямая речь.
— Понял. Пойду, соберу рюкзак.
Я тем временем поспешил назад в курительную. Нево надел свое школьное кепи, собрал свои записи и уложил в папку с тесемками. Филби — старый жук! — залез под подоконник, и, стуча коленями по впалой костлявой груди, барахтался в позе боксера, прикрывая лицо руками.
Я опустился перед ним на колени.
— Филби! Филби, старина! — но стоило к нему притронуться, как он сжался пуще прежнего, отшатнулся в сторону. — Ты должен пойти с нами. Здесь небезопасно.
— А где безопасно? С вами? Ха-ха! — он отодвинулся от меня, словно боясь, что его ударит током. — С твоего появления начались все неприятности. Нет уж, спасибо. Изыди… больше ты меня не одурачишь! Как тогда перед Рождеством — ты нас до смерти перепугал…
Я еле сдержался, чтобы не встряхнуть его как следует, ухватив за грудки, а еще лучше — за яйца. — Да приди же ты в чувство, опомнись, парень! — кричал я этому седому как лунь старику. Путешествие во времени — это не чудо, не трюк, не хитроумный фокус — оно так же реально, как и война, которую ты видишь за этим окном.
Видимо, старик боялся, что мы захватим его с собой, увезем из надежного двадцатого века, куда он вплыл мирно и бестревожно по спокойным водам времени, как и большинство из нас «своим чередом». Еще слетать на джаггернауте туда-сюда на полвека назад — куда ни шло — но он представления не имел о наших дальнейших планах, как мы собираемся все это остановить, исправить.
И в этот момент кто-то коснулся моего плеча. Нево. Бледные пальцы сияли от дневного цвета как пыльные выцветшие лучи.
— Мы ему ничем не поможем, — сказал он почти отрешенно.
Филби уронил голову, прикрыв ее руками, как только я выпустил его. Старческие руки дрожали — и я понял, что он больше не слышит меня.
— Но мы же не можем его так оставить!
— А что ты с ним сделаешь — вернешь в 1891-й год? Но года, который ты помнишь, уже не существует. Он остался в недостижимом параллельном пространстве.
В курительную дверь ворвался Моисей с рюкзаком, уже в эполетах и с газовой маской, болтающейся в сумке.
— Я готов. В чем дело? Чего вы ждете? — посмотрел он на нас с Нево.
Напоследок я сдавил плечо Филби. Он не сопротивлялся, но и ответного прощального жеста я не получил.
И после этого мы расстались навсегда.
Мы выглянули на улицу. На моей памяти это один из самых тихих районов города, но сегодня здесь бежали, спотыкались, обгоняли друг друга, толкались люди, врасплох выгнанные из своих домов и с рабочих согнанные мест. Многие уже надели впопыхах маски, хотя они мешали дышать и бегать одновременно. Всюду на лицах были страх и тревога.
Повсюду дети с маленькими противогазными сумочками, похоже, катастрофа застала их в школе. Они бегали взад-вперед, звали родителей. Я представил себе муки матери, разыскивающей дитя в этом огромном каменном муравейнике, и содрогнулся.
У многих паникующих прохожих в руках были служебные портфели и сумки, кто-то спешил с узлами, скрученными из сорванных наспех штор и баулами из покрывал и простыней, унося из дому пожитки. Какой-то чудак даже пытался увезти комод на велосипеде, пристроив его на руль и седло. Он наезжал кому-то на ноги в толпе с криком: