Добравшись до берега, мы разместили носилки в тени, падавшей от леса, а Стаббинс приподнял ей голову и напоил из кокосовой «чашки». Удивительно было видеть такую трогательную нежность в простом грубом солдате. Наверное, это было чувство сострадания к ближнему — или внутренняя симпатия, или же нечто больше. Все-таки это была последняя женщина, которую нам, возможно, доведется увидеть на своем веку. Поймав себя на этой мысли, я устыдился. Возможно, ему, как и мне, было стыдно, как уцелевшему и чудом не разделившему судьбу остальных товарищей-однополчан.
Подняв носилки, мы двинулись дальше по пляжу. Полуголые, покрытые пеплом и золой сожженного леса, с носилками, сейчас мы походили на дикарей, возвращающихся с охоты. Мы шлепали по кромке побережья, вода освежала босые ступни — остальной пляж представлял собой черную пустыню сажи в несколько миль.
Как только мы добрались до нашего небольшого лагеря, инициативу взял в свои руки Нево. Стаббинс пытался помочь, но вскоре выяснилось, что он только мешает Нево. Поймав сердитый взгляд морлока, я взял его под локоть и отвел в сторону.
— Слушай дружище, — стал втолковывать я ему. — Морлок выглядит странно, но он отнюдь не зверушка, и в медицине смыслит больше нашего. Пусть он позаботится о капитане.
Большие руки Стаббинса покорно опустились.
Тут мне в голову пришла мысль.
— Если нам надо найти остальных — если вдруг в лесу кто-то остался, то рано или поздно он выберется на пляж. А если мы развеем большой костер — такой, чтобы его было видно по всей длине побережья — а это несколько десятков миль? Да еще подбросить мокрых веток, чтобы дыма было побольше!
Стаббинс живо подхватил эту идею, тут же направившись в лес за валежником. Вскоре в чаще раздался такой треск, как будто там продирался медведь. Я почувствовал несказанное облегчение оттого, что нашел, наконец, применение недюжинным силам военнослужащего.
Нево тем временем приготовил несколько кокосовых «чашек», воткнув их в песке, и наполнив какой-то молочно-мутноватой смесью собственного изготовления. Он попросил штык Стаббинса и, заточив его как следует на камне, стал осторожно срезать остатки одежды с обгоревшего тела. Затем полил сверху этим лосьоном из скорлупы и стал растирать мягкими длинными пальцами по телу Хилари.
С начала Хилари, в бессознательном бреду, отзывалась криком на эти манипуляции, но вскоре состояние изменилось — очевидно, боль унялась и она уснула глубоким мирным сном.
— Что это за мазь, Нево?
— Успокаивающая, — ответил он, не отрываясь от дела, — в ее состав входят кокосовое масло, слизь моллюсков и экстракты некоторых лесных растений. — Поправив маску с прорезями на лице, он вылил остатки лосьона на пораженное место. — Эта мазь облегчит страдания и залечит быстрее ожоги.
— Ты предусмотрителен, — заметил я.
— Отчего же? — буркнул морлок, не переставая растирать мазь.
— Заранее приготовил все для ожогов. Как будто бы знал наперед.
— Ничего удивительного. Рядом с человеком надо быть готовым ко всему.
Получалось, меня упрекают. Я, что ли звал сюда германцев с каролиниевой бомбой? Они вообще не появлялись здесь до прибытия экспедиционных сил!
— Да я просто хотел поблагодарить тебя за девушку, а ты…
Морлок определенно лез в бутылку. Временами он становился совершенно непереносим.
Мы со Стаббинсом развели такой костер, что небесам стало жарко, набросав туда побольше зеленых ветвей для создания более густого облака дыма. Увидев результат, солдат отказался от мысли бесплодно рыскать по лесам, в надежде встретить кого-нибудь из заблудившихся товарищей. Тем более, я пообещал ему, что если на костер никто не выйдет, через несколько дней мы непременно сделаем вылазку — быть может, даже с ночевкой.
На четвертый день после бомбового удара к нашему костру стали подтягиваться выжившие. Они приходили поодиночке, по двое, обгоревшие, в лохмотьях униформы растерзанной в джунглях, где им пришлось долго плутать. Вскоре Нево устроил целый полевой госпиталь — с кроватями из пальмовых листьев, растянувшихся рядами. Подстилки растянулись рядами под сенью диптерокарпусов. Все здоровые и те, кто более-менее держался на ногах, исполняли роль нянек и сиделок, самые здоровые уходили охотиться и доставать провиант.
Мы надеялись, что наш лагерь — не единственный, и не самый лучший. Кто знает, может быть, Гай Гибсон выжил — и возьмет ситуацию под контроль.
Этот же легкая эйфория оптимизма не оставляла нас, когда мы заметили на прибрежной полосе приближающийся к нам легкий армейский броневичок. В нем были два солдата, две молодые женщины. Но вскоре мы испытали разочарование. Эти девушки были из авангарда экспедиционных сил, высланного на разведку местности: они объезжали береговую полосу в западном направлении, выискивая пути вглубь острова.
Вскоре мы стали расставлять патрули и часовых. Часть стояла на пляже — впередсмотрящими за горизонтом, часть охраняла подходы из леса. Патрули время от времени обнаруживали останки несчастных жертв бомбардировки. Некоторые пережили взрыв, но были настолько слабы, что, видимо, не смогли даже подать зов о помощи, — оттого их никто не нашел — и какая же страшная судьба ждала этих уцелевших! То и дел из лесу приносили аптечки — по их числу можно было понять, сколько жертв уже найдено. Нево был рад любому кусочку металла, он считал, что без него колония не проживет, не обойтись, а разрабатывать руду еще неизвестно когда мы сможем, заниматься плавкой руды… Но живых больше не объявлялось. Эти две девушки были последними — удалившимися дальше всех.
Мы продолжали, тем не менее, поддерживать сигнальный костер, хотя день за днем и ночь за ночью, надежды таяли.
Итак, из более ста членов экспедиции осталось всего два десятка выживших: 11 женщин, восемь мужчин и я. И мы с морлоком. О Гибсоне никто ничего не слыхал. И следов его в лесу найдено не было. Так же как и немецкого бомбардировщика. К сожалению, бесследно исчез и доктор-гуркху — нам его сейчас особенно не хватало.
Мы отдали все наши заботы и внимание раненым, собирая понемногу припасы и решая, как строить будущую жизнь, поскольку после уничтожения джаггернаутов мы были отрезаны от своего века, и земле палеоцена, очевидно, было суждено донести наши кости до потомков.
Четверо умерло от ожогов и ран вскоре после того как их доставили в лагерь. Во всяком случае, их страдания были недолгими и смягченными препаратами Нево.
В таких размышлениях я пребывал некоторое время.
Каждая такая потеря погружала нашу колонию ненадолго во мрак. Я смотрел на этих молодых, во цвете лет людей в окровавленных остатках униформы, которые уходили навсегда от нас, от своего века и от собственной жизни. Их судьба была геройски коротка.
Дальше дела пошли еще хуже, новая болезнь через несколько недель начала косить наши ряды. В первую очередь она выбирала самых немощных, но затем принялась и за тех, кто не получил никаких ран и увечий — внешне. Во всяком случае. Симптомы болезни были следующие: тошнота, рвота, кровотечения, выпадение волос и ногтей, а затем и зубов.