— Ну, с этим все понятно, — откликнулся я, пытаясь подавить ледяной холод в крови, в сравнении с этим чертовым морозом это еще удачная перспектива отправиться на тот свет, ну а что же второе состояние стабильности?
Это «Белая Земля».
И, закрыв глаза, уже больше со мной не разговаривал.
Не знаю, сколько мы так лежали, скорчившись на полу в Машине времени, пытаясь сберечь последние градусы тепла. Наверное, мы были последними осколками жизни на этой оледеневшей планете, — не считая, естественно скудного лишайника, цеплявшегося за спины замерзших камней.
Я толкнул Нево, пытаясь вызвать его на разговор.
— Дай мне заснуть, — пробормотал он.
— Еще чего, — отозвался я. — Морлоки не спят.
— А я сплю. Слишком долго находился среди людей.
Заснешь — замерзнешь. Нево. Мне кажется, мы должны остановить машину.
Он не сразу ответил.
— Зачем?
— Мы должны вернуться в палеоцен. Земля мертва — захвачена в клещи беспощадной зимы — так что мы вернемся в прошлое, и, может, что-то исправим.
— Прекрасная идея, — он закашлялся. — За исключением одной детали — это невозможно.
— Почему.
— Я не все успел доделать в этой машине.
О чем ты?
— Это баллистическая машина времени.
— Что значит — баллистическая?
— Она, как снаряд, запускается только в одну сторону. Можно нацелиться в будущее или в прошлое. По идее, мы должны были завершить полет в твоем 1891-м году, но после запуска я не рассчитал траекторию, и честно говоря, утратил контроль над управлением.
Ты понимаешь, о чем речь? Машина летит, запущенная с помощью пороха германского платтнерита — летит сквозь Вечность и неизвестно где остановится. Мы остановимся в 1891-м году, как я рассчитал, только в ледяном 1891-м.
Я почувствовал, как мурашки начинают прокрадываться в самое сердце.
— Подожди, а как же люди? Вдруг на этой планете еще остался какой-нибудь оазис, где есть жизнь.
Он хмыкнул, и посмотрел на меня прищуренным полуоткрытым глазом.
— Какие еще люди, какое человечество? Ты же видел — все отсюда улетели миллионы лет назад.
— Как это улетели? — запротестовал я. — Но не навсегда же. Они еще вернутся — это же их…
— Ха-ха.
— …Колыбель человечества. Это же Земля. Она их родила, память поколений и все такое. Я этого не понимаю — оставить Землю. Даже вы, морлоки, со своей Сферой, не заходили так далеко.
Откатившись от него, я перелег на локти, пытаясь выглянуть в южном направлении. Именно оттуда, со стороны орбитального города, могла прийти какая-нибудь добрая весть. Надежда.
Но то, что я увидел, вызвало чувство смертельного страха. Не только не принесло надежды, но и напротив…
Гирлянда спутников осталась на месте, и связующие лучи теплились между станциями, но теперь я увидел, что тросы, пуповины космических лифтов исчезли. Последние связи с землей. Теперь человечество сделало полный Прощай! Своей колыбели. И пока я возился с морлоком, обитатели орбиты подняли свои лифты.
На моих глазах свет станций, отражавшийся в скорлупе льда, охватившей землю, постепенно сдвигался. Небесный город как будто поворачивался, словно огненное колесо фейерверка, пока не стал двигаться так быстро, что совершенно слился в огненный круг и вскоре рассеялся в небесах.
Это потрясло меня окончательно. Так все произошло тихо и спокойно — это великое предательство, свершившееся у меня на глазах.
Сразу же стало холодно как никогда — от полного тупика и безнадежности, в отсутствии небесных огней.
— Это правда, — растолкал я Нево.
— В чем дело, — недовольно спросил он, переворачиваясь на другой бок.
— Землю покинули, все до единого, даже орбитальный город стартовал за ними. Изменники! Дезертиры! История этой планеты исчерпала себя, — а с ней, боюсь, и наша!
Нево впал снова в бессознательное состояние, несмотря на все мои попытки поднять его и привести в чувство. Силы мои тем более были уже на исходе. Боюсь, дальнейшие мои попытки согреть это маленькое замерзающее тело не имели успеха. Наше путешествие тянулось уже тридцать часов. Нас ждала смерть мушки в янтаре, навечно быть вмороженными в лед, который уже никогда не растает над этой планетой. Разве что какой-нибудь метеорит…
Наверное, я заснул — или тоже лишился чувств. Впал во временное забытье.
Мне кажется, я увидел Наблюдателя — громадное широкое лицо снова возникло передо мной, и повис рядом, сквозь его лик просвечивали звезды, говорившие о том, что он не из этого времени, и вообще не отсюда. Я потянулся к этим звездам, к их свету и теплу, как к последним уголькам в камине. — но я не мог шелохнуть ни рукой ни ногой — потому что все это был только сон, и тогда Наблюдатель исчез. Машина заскрежетала, ресурс платтнерита исчерпался, и мы снова очутились в Настоящем. История опять овладела нами.
Перламутровое свечение небес сияние небес померкло и бледный солнечный свет исчез, словно где-то переключили тумблер : мы мир погрузился во тьму. А последний остаток тепла палеоцена, которое мы принесли с собой, мигом растворился в воздухе, ушел в холодные небеса. Лед сковал мою плоть — обжигающий холод, от которого невозможно было дышать — к тому же грудную клетку сдавило, как будто мы находились глубоко под водой.
Я понимал, что продержусь лишь несколько секунд — вот все, что мне осталось. И все, что мне суждено понять — что 1891 год необратимо изменился. Из последних сил я попытался хотя бы привстать напоследок, чтобы оглядеться. Увидеть место своего последнего упокоения.
Земля была залита каким-то серебряным светом, словно в полнолуние. Машина времени, словно брошенная игрушка, валялась посреди этого великолепия, посреди бескрайних льдов. Была ночь — и при этом на небе ни одной звезды, — и дело тут не в погоде, на небе не было ни облачка. И полнолуния тоже не было — узкий серебряный серп висел низко над горизонтом, . Что это? Неужели холод каким-то странным образом повлиял на зрение? Почему я не различал ни единой звезды? На Луне проглядывали зеленоватые пятна, и это была единственная отрада — что хотя бы в сестринском (если считать Землю и Луну сестрами) мире все в порядке. Наверное, там остались люди, которые когда-нибудь спустятся сюда, хотя бы из любопытства и наткнутся на мой хладный труп. Представляю, как теперь выглядела Земля из Космоса — и тут мне на память пришло слово, оброненное Нево. «Белая земля»! Вот она, должно быть, какая!
Уголком тающего сознания я еще улавливал этот великолепный искрящийся ледяной ландшафт — иней моментально покрыл панель управления и корпус машины времени. Ее обволокло снежными кристаллами — особенно густыми и пушистыми там, куда попадало мое последнее дыхание. И если Луна была по-прежнему процветающим вертоградом, то не она же была источником этого странного серебристого свечения. Тогда что же?