Внезапно Ханна помахала какому-то парню на другом конце зала.
— Кто это?
Она вздохнула:
— Саймон. Я была влюблена в него в старших классах.
Брэдли отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза:
— Может, мне оставить вас наедине?
— Поздно. Он женат, растит двоих детишек. — Она уронила голову ему на грудь и блаженно что-то замурлыкала себе под нос, при этом каждые два шага чуть не наступая ему на ногу.
— Подумать только, — заметил он. — А ведь его женой могла быть ты.
— Сомневаюсь. Он управляет автомастерской своего отца. Он никуда не собирался уезжать. Когда папа умер, я не смогла тут оставаться. — Она указала большим пальцем на дверь. — Как только я накопила достаточно денег, меня и след простыл.
— Ты искала приключений?
Она погрузила пальцы в его густые волосы и тихо ответила:
— Искала чего-то другого.
Так они и покачивались под медленную музыку, погруженные в собственные мысли, пойманные в ловушку влечения, которое только разгоралось в каждой минутой.
Наконец Брэдли не выдержал:
— Можем мы выбраться отсюда?
Она подняла голову с его груди и посмотрела на него подернутыми мечтательной дымкой глазами:
— У меня осталось последнее задание подружки невесты, потом я свободна. Ты можешь помочь, между прочим.
— Я уже видел твой чемодан «на всякий случай», так что прости мне сомнения по поводу участия в твоей затее.
Она усмехнулась:
— Она включает много розовых лепестков, ванну с пеной, шампанское и презервативы.
— В таком случае я согласен!
Луна светила прямо в спальню, отчего вся комната была залита сказочным серебристым светом.
Брэдли не знал, как долго он не мог заснуть. Подложив подушку под голову, он наблюдал за мирно дремлющей Ханной. Ее кожа была мягкой, как у ребенка, щеки все еще горели от жара камина, который он зажег после того, как они в первый раз занялись любовью.
И все, о чем он мог думать, — завтра им придется вернуться к прежним отношениям.
С одним существенным отличием.
Она не похожа на других его женщин. В ней нет ни грамма цинизма, безразличия или безрассудных потуг на самостоятельность. Милая, искренняя и преданная, она не подходила под определение «подружки на одну ночь». Он отлично это знал, когда инициировал эту связь. Он знал это еще до того, как ступил на землю Тасмании. Черт, он знал это еще до того, как Соня упомянула предстоящие выходные вдали от Мельбурна. И все же он пошел на это.
Он мог бы обвинить роскошь их совместного номера. Он мог бы обвинить дикую красоту и чистый воздух Тасмании. Он мог бы обвинить Венеру и Марса. Он мог бы обвинить ее природную добросердечность, веселый смех и жизнелюбие, которое было ему незнакомо. Он мог бы обвинить то, что она помогла ему найти равновесие. Равновесие, которого он так отчаянно жаждал. Но правда заключалась в том, что ее мать была права. Он был любовником, а не семьянином. Проклятье, он, ни на что не годный бессовестный негодяй, не заслужил ее поддержки.
И некого было винить, кроме себя самого.
Она пробормотала что-то во сне, затем хрипловато засмеялась. Брэдли провел пальцем по ее лбу, по щеке, за ухом, по чувствительной ложбинке на плече. Она пошевелилась, закинула руки за голову и потянулась, отчего простыня сползла ей до талии, обнажив мягкие округлости грудей и мягкие, гладкие соски. Боль внутри его была невыносима, так глубока и остра, что у него не было никакого желания разбираться в том, что бы это значило. Вместо этого он склонился и взял один теплый розовый сосок в рот.
Ханна застонала, мгновенно проснувшись. Ее пальцы вцепились ему в волосы.
У нее был вкус карамели и солнечного света. Он закрыл глаза, лаская ее языком до тех пор, пока она не всхлипнула, прижимая его голову к себе.
Он перекатился и лег на нее, опершись на руки, чувствуя, как она извивается под ним, и ощущая такое мощное желание погрузиться в нее, и снова, и снова, пока все разумные мысли не исчезнут раз и навсегда. Брэдли изо всех сил сдерживался, зная, что она не заслужила такой внезапности. Это ему полагалось наказание. Тяжело дыша, она не сделала попыток ускользнуть, словно знала, что игра будет стоить свеч. Умная девочка.
Он ласкал самые чувствительные местечки на ее теле, пока не потерял самообладание. «Посмотри на меня», — потребовал он безмолвно. Он хотел, чтобы она знала, кто ее целует. Хотел, чтобы она помнила.
Она открыла сонные глаза и взглянула на него так, словно видела саму его душу. И, зная, чего он хочет, притянула его к себе и поцеловала.
В окне только-только забрезжил рассвет, когда Ханна поспешно натягивала на себя джинсы, футболку, пончо и сапожки, стягивала волосы на затылке в «хвост» и, умывшись, торопливо вышла из номера. Ей нужно было пройтись. Пройтись и подумать. А мысли все не шли, пока обнаженный Брэдли раскинулся на кровати.
Тихий писк лифта был неожиданно громким в предрассветной тишине. Она взглянула на дверь, ведущую обратно в номер, но та осталась закрытой. Оказавшись на первом этаже, девушка прошла через пустой холл и вышла на крыльцо. Холодный воздух был так неожиданно свеж, что она чуть не юркнула обратно в тепло. Но этим утром ей нужно было именно это.
Небо было почти серебристо-серое, все вокруг было засыпано снегом, словно в зимней сказке. Птицы еще не пели, воздух был неподвижен, тишину нарушало лишь падение шапок снега с веток. Все было как во сне. Она попыталась представить себе, что все выходные были прекрасным сном, который закончится, когда она проснется на следующий день и окажется опять в настоящем мире.
Реальность внезапно показалась такой чужой. Такой далекой. И пугающей. Нужно было только уговорить Брэдли остаться. Навсегда.
Нет. Такого она сказать не могла. Он ведь дал понять, что был не из тех, кто оседает у домашнего очага. Нет ничего хуже любви, которую некому отдать. Когда умер отец, что-то внутри у нее разлетелось на мелкие осколки. Она бродила по округе, словно брошенный котенок, пока не встала на ноги, не нашла свое место в Мельбурне.
Как ни посмотри, ни он, ни она не обладали выдержкой и нужным опытом, чтобы начать что-то долговременное.
От ее дыхания в воздухе образовался белый парок. Она потерла пальцем холодный нос, закуталась в пончо и снова очутилась в благословенном тепле отеля.
Холл больше не был пустым. У стойки регистрации стояла женщина в узкой юбке, высоких сапогах, пурпурной пелерине и берете в тон. Она обернулась на звук шагов Ханны.
— Мама, — обращение вырвалось непроизвольно, но Вирджиния, казалось, не заметила.
— Где ты была так рано?
— Просто гуляла. Дышала свежим воздухом. А ты?