Вообще почти все обитатели Луны изначально жили на той ее стороне, которая обращена к Земле, но сейчас и те немногие, кто работал на дальней стороне, на базах «Циолковский» и еще нескольких других, были переведены в безопасные места типа «Клавиуса» и «Армстронга». Даже обычный наблюдательный пост Михаила на Южном полюсе был покинут, но терпеливые электронные приборы продолжали исправно следить за необычным поведением Солнца, чем им и предстояло заниматься до тех пор, пока не расплавятся.
В итоге Землю взбалтывало и жарило, герои из последних сил трудились на щите, а Михаил тут, можно сказать, прохлаждался. Как странно: вся его научная карьера, вся жизнь была посвящена изучению Солнца, и вот теперь, когда Солнце разбушевалось, он прятался в норке.
Но возможно, его судьба была предрешена задолго до того, как он родился.
Как он однажды пытался объяснить Юджину, в русской космонавтике всегда имелось глубинное влечение к Солнцу. В то время, когда православное христианство отделилось от римского католичества, оно соприкоснулось с более древними языческими элементами — в особенности с мистическим культом Митры, пришедшим в Римскую империю из Персии. Для приверженцев этого культа Солнце являлось главной космической силой. На протяжении многих столетий отдельные элементы этих языческих корней сохранялись, например, в канонах древнерусской иконографии: нимбы святых изображались похожими на Солнце. В более открытой форме культ Солнца был возрожден неоязычниками в девятнадцатом веке. Об этих глупых фанатиках, наверное, быстро забыли бы, если бы не тот факт, что Циолковский, отец русской космонавтики, глубоко штудировал труды философов-солнцепоклонников.
Неудивительно, что Циолковский видел космическое будущее человечества наполненным солнечным светом; на самом деле он мечтал о том, что в конце концов человечество в космосе эволюционирует и превратится в замкнутое метаболическое сообщество, наделенное фотосинтезом, — то есть что людям для жизни не будет нужно ничего, кроме солнечного света. Некоторые философы даже считали, что вся русская космическая программа — не что иное, как современная версия солнцепоклоннического ритуала.
Сам Михаил не был ни мистиком, ни богословом. Но наверняка не случайно его так притягивали к себе исследования Солнца. И как же странно, что теперь Солнце отплачивало ему за преданность этой убийственной бурей.
«Странно и то, — размышлял Михаил, — что название, данное друзьями Бисезы Датт параллельному измерению, — Мир — означает не только „покой“ и „планета“, но восходит своими корнями к имени „Митра“, потому что для древних персов „мир“ означало „солнце“». [25]
Эти мысли Михаил держал при себе. В этот страшный день ему следовало сосредоточиться не на богословии, а на нуждах страдающего мира, нуждах своей семьи, друзей и — Юджина.
Юджин был атлетически сложен и имел приличный вес, поэтому, расхаживая по полированному полу в условиях слабого лунного притяжения, он все время подскакивал. Время от времени он поглядывал на графики на софт-скринах, отражающие то, как действительное поведение Солнца следовало прогнозам Юджина.
— Почти все по-прежнему номинально, — наконец изрек он.
— Только гамма-лучи ползут вверх, — пробормотал Михаил.
— Да. Только это. Видимо, где-то есть погрешность в анализе пертурбации. Жаль, что у меня нет времени просмотреть все снова…
Он продолжал вслух сокрушаться из-за возникшей проблемы, употребляя такие термины, как «производные высшего порядка» и «асимптотическая конвергенция».
Как большинство математических моделей реального мира, созданная Юджином модель Солнца походила на сверхсложное, практически невозможное для решения уравнение. Поэтому для того, чтобы извлечь из этой модели полезную информацию, Юджин применил методики приближения. То есть ты брал какую-то часть уравнения, которая выглядела для тебя понятной, и пытался шаг за шагом отталкиваться от этой точки в решении. Либо ты пытался доводить различные части модели до экстремальных показателей, и тогда они или стремились к нулю, или приближались к какому-то пределу.
Все эти методики были стандартными и дали полезную и точную информацию о том, как поведет себя сегодня Солнце. Но все же все данные носили приближенный характер. И медленное, но верное отклонение потока гамма-лучей и рентгеновских лучей от предсказанных величин было знаком того, что Юджин пренебрег каким-то эффектом высшего порядка.
Если бы Михаил взялся перепроверять работу Юджина, молодой человек ни за что не смирился бы с критикой. Ошибка носила маргинальный характер, Юджин что-то просмотрел в остатках. На самом деле отклонение фактических величин от предсказанных являлось необходимой частью процесса обратной связи, во все времена способствующего наилучшему научному пониманию.
Но то, что имело место теперь, не являлось просто научным исследованием. От прогнозов Юджина зависели решения из области жизни и смерти, и любые его ошибки могли дорого обойтись человечеству.
Михаил тяжело вздохнул.
— Всех бы мы все равно не спасли, как бы ни старались. Мы это всегда понимали.
— Конечно, я отдаю себе в этом отчет, — отозвался Юджин с неожиданной пугающей усмешкой. — Неужели вы считаете меня асоциальным типом? Вы меня достали своим покровительством, Михаил.
Михаил вздрогнул, ему стало больно.
— Извини.
— У меня там тоже есть родные.
Юджин устремил взгляд на изображение Земли. В зону бури вплывала Америка, просыпавшаяся на рассвете жуткого дня. Вот-вот семейство Юджина должно было испытать на себе самые страшные последствия катаклизма.
— Только наукой я и мог им помочь. А я даже не смог все правильно рассчитать.
Он снова начал нервно расхаживать по комнате.
10. 57 (по лондонскому времени)
Одноглазому было тоскливо и обидно.
Хохлатый снова повел себя нагло. Одноглазый нашел финиковую пальму, увешанную сочными плодами, а более молодой самец даже не удосужился позвать остальных. Одноглазый бросил ему вызов, а Хохлатый отказался признать его старшинство. Он продолжал сидеть на пальме и запихивать сочные плоды в свою толстогубую пасть, а вся стая только хихикала над Одноглазым, потешаясь над его неудачей.
По меркам любой стаи шимпанзе наступил серьезный политический кризис. Одноглазый понимал, что с Хохлатым надо разделаться.
Но не сегодня. Одноглазый был уже не так молод, и после беспокойного сна у него все тело затекло и болело. И день опять выдался жаркий, унылый, душный — один из таких особенно противных дней (а теперь они случались все чаще), когда ничего не хотелось делать, а только валяться да вылавливать у себя блох. Одноглазый нутром чувствовал, что сегодня ему сражаться с Хохлатым не стоит. Может быть, завтра.