— У вас ведь есть жена, Джек, и дети. Давайте останемся просто друзьями. Разве не это посоветовала бы действительно мудрая Сейдж?
— Если это все, что вы готовы мне дать, тогда у меня не остается другого выхода, кроме как согласиться с вами. Я предпочел бы видеть вас своим другом, чем не видеть вообще. С моей стороны было бы неправильно уговаривать вас на что-то большее. В пятницу я возвращаюсь в Южную Африку. Как бы мне хотелось, чтобы вы поехали со мной.
— Вы ведь понимаете, что это невозможно.
— Я мог бы, конечно, пригласить вас приехать вместе с Оливье и детьми, однако уверен, что мне было бы невыносимо видеть вас в обществе вашего мужа.
— Я бы не смогла поехать в другую страну одна.
— Поэтому нам остаются лишь прогулки вокруг Серпантина. — Джек отвел взгляд. — Почему мне суждено было встретиться с вами именно в этот период моей жизни?
— Если бы мы встретились лет пятнадцать назад, то, возможно, даже не понравились бы друг другу.
Он снова печально посмотрел на нее.
— О, вы не могли бы мне не понравиться.
Они сменили тему разговора и стали обсуждать вчерашний вечер. Анжелика заставила его от души посмеяться, изображая своих знакомых. Джек же рассказал о людях, с которыми он с удовольствием познакомил бы ее в Южной Африке, — представителях богемы, обсуждавших не финансовые вопросы, а книги, фильмы и картины.
— Как ни смешно это звучит, но вы бы прекрасно поладили с моей женой.
— Не думаю, что хотела бы с ней познакомиться. Во всяком случае, не сейчас.
— Но мы ведь не сделали ничего плохого, лишь признались друг другу во взаимной симпатии.
— Этого вполне хватило бы для того, чтобы Оливье пришел в бешенство!
— А моя Анна, улыбнувшись, лишь пожала бы плечами.
— При этом чувствуя себя так, словно ее колесовали.
— Ничего подобного. Просто в ней море терпимости. Вычеркните меня из уравнения, и вы обе тотчас поймете, что у вас очень много общего.
— Я никогда об этом не узнаю, — ответила Анжелика.
Джек усмехнулся — яркий румянец, выступивший на ее щеках, выдавал приступ женской ревности.
— Я польщен, что вы ревнуете.
— На самом деле я вовсе не ревную. Можете и дальше рассказывать мне об Анне все, что посчитаете нужным. — Ее голос показался напряженным даже ей самой.
— Моя жена, в отличие от вас, вовсе не красавица, но прекрасна духовно. Любить ведь можно по-разному, и я бы покривил душой, утверждая, что не боготворю ее. Я не достаточно хорошо вас знаю, но я влюбился в вас и в последнее время думаю о вас больше, чем о ком-либо другом.
— Мне следует принять это как комплимент?
— Да, ведь тот факт, что я с вами совершенно откровенен, отличает вас от любой другой женщины, которая мне когда-либо нравилась. Легко говорить кому-то, что любишь его, преследуя при этом одну-единственную цель — поскорее добиться желаемого, однако это вовсе не любовь, а скорее желание, похоть, влечение или любопытство. По-настоящему начинаешь любить человека, только разлюбив его, когда любишь вопреки недостаткам, а чаще всего из-за них.
— Что ж, думаю, это честно.
— Это величайший комплимент, на который я способен.
— Тогда я должна признаться, что люблю Оливье. Хотя не уверена, что по-прежнему влюблена в него. Как было бы прекрасно испытывать оба эти чувства одновременно! Неизменное утешение любви и волнующий трепет влюбленности. А вы влюблены в Анну?
— Нет.
— Но по-прежнему любите ее. И поэтому, конечно же, не хотите причинять ей боль.
— Нет. Я не хочу сделать ей больно.
— А разве она не была бы задета за живое, если бы узнала, что вы, исходя из ваших слов, влюбились в меня?
— Думаю, что была бы. Все очень сложно, Анжелика. Как бы мне хотелось объясниться, но если бы я сделал это, то наверняка разрушил бы волшебное очарование нашей встречи. В данный момент все, что меня действительно волнует, это возможность находиться рядом с вами. Я прекрасно понимаю, что скоро уеду отсюда, поэтому мне хочется наслаждаться вами, не отрывая глаз, как можно дольше перед своим отъездом. Жаль, что мы с вами не встретились двадцать лет назад.
— Поверьте, в этом возрасте я была гадким утенком, — ответила Анжелика, засмеявшись.
— Я не верю этому.
— Вы бы лишь взглянули на меня одним глазком и тотчас переключили свое внимание на кого-нибудь посимпатичнее. Я знаю таких мужчин, как вы.
— Тогда, если вы верите в карму, знайте: все, что человек сделал в своей жизни, возвращается к нему, словно бумеранг. И вы, вероятно, посланы мне судьбой, — чтобы я раскаялся в том, что долгие годы флиртовал с женщинами, ведя себя порой очень безответственно.
— Мне бы очень не хотелось думать о себе как о каком-то возмездии.
— Я встретил женщину, которую действительно желаю заполучить, но не могу этого сделать. И это самое горькое и в то же время сладкое наказание, которое только можно было придумать.
— Мне кажется, что у такого мужчины, как вы, наверное, есть по женщине в каждом уголке земного шара.
— Я не поступаю так с людьми и не стремлюсь к этому. Если вы считаете, что все это для меня лишь игра, то глубоко ошибаетесь. Возможно, вначале я и собирался немного поразвлечься, однако все оказалось намного серьезнее. Я не планировал влюбляться, Сейдж. Уж точно не на этом этапе своей жизни.
Взяв Анжелику за руку, он наклонился к ней.
— Я хочу, перед тем как уехать к себе на родину, увидеться с вами вновь.
— И вы считаете это разумным?
— Вопрос некорректный. Если бы мы всегда поступали разумно, то никогда не испытали бы удовольствия от совершения ошибок.
— Даже не знаю, что сказать, Джек.
— Я лишь прошу о еще одной встрече утром. И не надо говорить, что вы сейчас работаете над книгой. — Его улыбка казалась очень убедительной, а Анжелике так хотелось, чтобы ее уговаривали. — Ну разве вы не испытываете вдохновения?
— Да уж, вы умеете вдохновлять.
— В таком случае напишите нечто такое, что еще никто не писал. Доверьтесь своим инстинктам.
— Я не рискну.
— Почему?
— Потому что Оливье непременно обо всем догадается.
— Нет, не догадается. Он подумает, что это лишь игра вашего воображения, если вообще станет читать.
— По иронии судьбы, это будет моя первая книга, которую он прочтет.
— Это будет самая лучшая книга, которую вы когда-либо написали.
— Итак, полагаю, вы хотите, чтобы она была посвящена вам?
Он засмеялся, однако в его глазах промелькнула печаль.