Вымокшее платье прилипало к телу и мешало двигаться. Она с трудом добралась до своего саквояжа, открыла его, вытащила оттуда одежду и, воспользовавшись затишьем, стащила с себя платье и промокшее белье. У нее был с собой взятый на всякий случай мужской костюм из тонкого серого сукна; кое-как она натянула его на себя. В кюлотах и застегнутом до самого горла камзоле она чувствовала себя в большей готовности справиться и с кораблекрушением и с… каторжниками. Она надела сапоги, скрутила волосы и засунула их под фетровую шляпу. У нее хватило предусмотрительности снова порыться в саквояже, отыскать там все деньги, что у нее еще оставались, и спрятать их в поясе. Все это она успела сделать при качке, замиравшей лишь на минуты, и часто залетавших в палатку волнах, заливавших водой пол, по которому скользило тело несчастного Лаброссардьера.
Вновь появился Никола и завопил «Анжелика!», увидев силуэт молодого человека и не понимая, куда она пропала. Вглядевшись, он сказал с облегчением:
— Ах, это ты. А я уж подумал, что тебя смыло за борт, когда не увидел тебя в платье.
— За борт может очень быстро снести, если эта качка продолжится.
Сквозь разорванные занавеси со свистом дул ветер. За Никола шел старый одноглазый каторжник с седой головой. Наклоняясь против хода судна, он твердил:
— Оттуда видно… Оттуда видны пляшущие огоньки… Там есть гавань, говорю тебе… Там надо укрыться от бури…
— С ума ты сошел!.. Что ж нам, опять попасть в руки надсмотрщиков!
— Это маленькая рыбацкая гавань. Мы их напугаем, и они будут вести себя смирно. А как только море успокоится, мы уйдем оттуда. А если мы не войдем в гавань, то разобьемся о скалы.
— Я не согласен.
— Что ж ты предлагаешь?
— Попробуем продержаться на море, пока не наступит затишье.
— Это ты сошел с ума. Это старое корыто столько не выдержит.
— Что ж, решим вместе. — Он схватил Анжелику за руку. — Ты иди и стань под мостиком. А тут тебя может смыть. Не хочу, чтобы ты досталась рыбам. Ты
— для меня…
Во тьме угадывался беспорядок разоренной галеры. Помещения для гребцов были наполовину залиты водой. Под ударами бичей своих прежних сотоварищей галерники-иностранцы, — русские, мавры и турки, — гребли, напрягая все силы и взрываясь время от времени криками отчаяния и ужаса.
А куда же делся мэтр Савари? И что стало с Флипо?
Никола опять оказался возле нее.
— Все хотят войти в ту гавань. А я не хочу. И еще несколько человек не хотят. Мы сейчас спустим фелуку и уйдем в ней. Пошли, маркиза.
Она пыталась ускользнуть от него. Ей виделась возможность спасения, если галера с взбунтовавшимися каторжниками войдет в гавань. Но Никола поймал ее, взял на руки и понес к фелуке.
Когда рассвело, их лодка подпрыгивала на гребнях волн, как ореховая скорлупка. Небо прояснилось. Облака исчезли. Но море оставалось темно-зеленым и бурным, яростно бросая к берегу жалких людей, дерзнувших противостоять его гневу.
Когда лодка оказалась совсем близко от грозных береговых скал, Никола воскликнул:
— Ну, что Бог даст, каждый за себя!
Каторжники попрыгали в воду.
— А ты умеешь плавать? — спросил Никола Анжелику.
— Нет.
— Все равно, пошли.
Он бросился с нею в море, стараясь поддерживать ее голову над водой.
Анжелика порядком глотнула морской воды и чуть не захлебнулась. Волна вырвала ее из рук Никола и понесла к берегу со скоростью мчащегося коня. Ее ударило о скалы, и она вцепилась в них со сверхчеловеческой силой. Наконец море откатилось, и Анжелика проползла немного выше. Но налетела другая бешеная волна, накрыв ее с головой, словно холодным саваном; потом откатилась и снова догнала ее. И все-таки ей удавалось каждый раз продвинуться еще немного вперед. И наконец она вытащила свое тело, тяжелое, как свинец, на береговой песок. Еще! Еще немного!.. Она проползла вперед, нашла какую-то ямку среди песка и высохших трав, влезла туда и потеряла сознание.
Первая ее мысль была совсем ребяческой. Она открыла глаза, увидела над собой суровое синее небо и со страхом подумала, что за всю эту жуткую ночь ей ни разу не пришло в голову обратиться к Богу и предать Ему свою душу. Эта забывчивость ужаснула ее, словно она обнаружила в себе какое-то скрытое зло. Смущенная, она не смела исправить свою оплошность благодарением за то, что Провидение снова даровало ей жизнь. С трудом она приподнялась. Ее тошнило от морской воды, которой она столько наглоталась, и… Стоило ли благодарить Провидение? На берегу, в нескольких шагах от нее, спасшиеся каторжники развели костер.
Солнце поднялось уже высоко и грело сильно, так что на ней высохли промокшая одежда и даже волосы. Правда, в них было полно песка. Саднило обожженную солнцем кожу лица, руки были исцарапаны.
Понемногу к ней вернулись все чувства. Она слышала хриплые голоса каторжников у костра. Их было человек десять. Двое что-то готовили на огне, остальные стояли кружком и спорили о чем-то.
— Нет, так не пойдет! — кричал рослый белокурый галерник. — Мы все делали, как ты велел, соблюдали закон перед тобой. Теперь ты должен соблюдать его перед нами.
— Мы все ее заслужили, эту адмиралову маркизу, — заявил другой тягучим и картавым голосом. — Почему это ты говоришь, что она только тебе должна достаться?
Никола стоял к Анжелике спиной, и она не слышала его ответа. Но каторжники бурно протестовали.
— Так мы и поверили, что она тебе раньше принадлежала!
— Как это может быть? Она дама высшего света, что у нее могло быть с таким, как ты?
— Хочешь надуть нас, приятель. Так не делается.
— А если он и правду говорит, это все равно ничего не значит. В Париже свои правила, а на галерах свои.
Один из галерников, лысый и беззубый старик, произнес, подняв палец:
— Знаешь, как говорят в Средиземноморье: «Рыба — баклану, добыча — пирату, а женщина — всем».
— Всем, всем! — завопили остальные, угрожающе надвигаясь на своего предводителя.
Анжелика подняла глаза к верхушке скалы. Надо было попытаться добраться туда, может быть, удастся спрятаться среди кустов или в леске над берегом. Наверное, тут есть и жители. Рыбаки защитят ее. Она осторожно встала на колени. Если бы там затеяли драку, у нее было бы время уйти.
Но ссора затихла. Кто-то проговорил:
— Ну, ладно, пусть будет так, возражать не будем. Ты у нас главный, значит имеешь право первым довольствоваться… Но другим тоже оставь…
Грубый смех сопровождал эти слова. Анжелика увидела, что Никола идет к ней быстрыми шагами. Она попыталась бежать, но он в три прыжка догнал ее и схватил за запястье. Глаза его яростно сверкали, вздернутые губы открывали почерневшие от табака зубы. Он даже не заметил ее сопротивления, а просто потащил почти бегом по крутой козьей тропинке, ведущей к скале. До них доносились похабные шутки и смех прочих галерников. Никола тащил ее сквозь камни и колючие кусты, а ветер взметнул волосы Анжелики, словно знамя, словно шелковое ослепляющее покрывало.