– А-га… – медленно протянул Абдыкадыр. – Начинаю понимать. Ты считаешь, что у тебя есть какой-то доступ к этому пульту управления. Что ты можешь воздействовать на Око. И это тебя пугает.
Бисеза отвела взгляд. Ей трудно было смотреть в сияющие глаза Абдыкадыра.
Джош ошеломленно проговорил:
– Но если ты можешь воздействовать на Око – о чем ты его попросила?
Она закрыла лицо руками.
– Позволить мне вернуться домой, – прошептала она. – И мне кажется…
– Что?
– Что оно может это сделать.
Ее друзья, не на шутку потрясенные услышанным, умолкли. Но она наконец сказала это, произнесла эти слова. Она понимала, что, как только закончится путешествие, она должна вернуться к Оку и снова бросить ему вызов. Она попытается – или погибнет, добиваясь своей цели.
В нескольких днях пути до Александрии флот встал у берега на якорь. Картографы Александра заверили его в том, что именно здесь стоял Паретониум – город, который он когда-то посетил. Правда, сейчас от города не осталось ни следа. Здесь царя встретил Евмен. Он заявил, что желает сопровождать царя в самом значительном в его жизни паломничестве.
Александр послал разведчиков, чтобы те изловили диких верблюдов, и на верблюдов погрузили бурдюки с водой на пять дней пути. Быстро собралась группа не более дюжины человек, включавшая Александра, Евмена, Джоша и Бисезу, а также нескольких ближайших телохранителей царя. Македоняне оделись в длинные просторные балахоны на манер бедуинов: они уже бывали здесь раньше и знали о сюрпризах местного климата. Бисеза и Джош последовали их примеру.
Они направились к югу, вглубь материка. Путешествие должно было занять несколько дней. Следуя примерно вдоль границы Египта с Ливией, они шли мимо гряды невысоких полуразрушенных холмов. Постепенно избавляясь от скованности, Бисеза начала активнее работать мышцами и глубже дышать, и вскоре все ее мысли устремились на то, что было связано с походом.
«Опять психотерапия», – недовольно подумала она.
Ночью спали в шатрах, завернувшись в бедуинские одежды. Но на следующий день налетела буря – жаркий вихрь больно секущего кожу песка. Потом шли по оврагу, дно которого, как ни странно, было усыпано морскими ракушками, потом – по равнине, на которой стояли причудливые скалы, образовавшиеся в результате выветривания, потом – по унылому каменистому плоскогорью.
Наконец добрались до небольшого оазиса. Тут росли пальмы, жило немного птиц – перепелки и ястребы. Этот островок жизни сохранился посреди соляных пустошей. В центре оазиса возвышалась маленькая, жалкая, полуразрушенная крепость. Между источниками белели небольшие гробницы. Людей здесь не было, не замечалось и каких-либо признаков жизни. Живописные руины – не более того.
Александр пошел вперед, за ним – его телохранители. Он прошел мимо источенных песком и временем оснований разрушенных зданий и подошел к ступеням, которые вели к постройке, некогда служившей храмом. Поднимаясь по рассыпающимся ступеням, Александр дрожал от волнения. Он поднялся на последнюю ступень – ровную площадку, опустился на колени и склонил голову.
Евмен тихо проговорил:
– Когда мы были здесь, это место было хоть и очень древним, но не было разрушенным. Бог Амон плыл на своей священной лодке, которую несли очистившиеся носильщики, девственницы пели песни о божественном. Царь побывал в святая святых – в маленькой комнате с потолком из пальмовых стволов – и там говорил с оракулом. Он никогда не рассказывал о том, какие задавал оракулу вопросы – ни мне не рассказывал, ни даже Гефестиону. Именно здесь Александр осознал свою божественность.
Бисеза знала эту историю. Во время первого паломничества Александра македоняне отождествили ливийского бога Амона – существа с головой барана – с греческим Зевсом, и Александр узнал, что его истинный отец – Зевс-Амон, а вовсе не царь Македонии Филипп. С этого мгновения до конца его дней в его сердце жил Амон.
Было видно, что царь в отчаянии. Вероятно, он надеялся, что святыня каким-то образом переживет Разрыв, что это место, самое священное для него, обретет пощаду. Но этого не произошло. Он не нашел здесь ничего, кроме мертвого груза времени.
Бисеза шепнула Евмену:
– Скажите ему, что не всегда было так. Скажите ему, что девять столетий спустя, когда эти края стали частью Римской империи, когда официальной религией в империи стало христианство, здесь, в этом оазисе, все равно оставалась группа адептов, поклоняющихся Зевсу-Амону и даже самому Александру.
Евмен торжественно кивнул и негромко, размеренно поведал царю об этой вести из будущего. Царь что-то ответил ему, и Евмен вернулся к Бисезе.
– Он говорит, что даже богу не подвластна победа над временем, но память сроком в девятьсот лет порадовала бы любого.
Александр и сопровождавшие его лица пробыли в оазисе еще день. Отдохнули, нагрузили верблюдов бурдюками с водой и вернулись к побережью.
Через неделю после возвращения в Вавилон Бисеза сообщила: она уверена в том, что Око Мардука отправит ее домой.
Это сообщение все встретили недоверчиво – даже ее ближайшие друзья. Она чувствовала: Абдыкадыр считает, что она выдает желаемое за действительное, что ее ощущения, связанные с Оком и с существами, стоящими за ним, могут быть лишь плодом воображения. Просто ей хочется в это верить – и все.
Александр задал ей простой вопрос:
– Почему – ты?
– Потому что я попросила, – так же просто ответила Бисеза.
Царь задумался, кивнул и позволил ей уйти.
Но невзирая на недоверие, ее друзья, британцы и македоняне – все верили в ее искренность и чем могли помогали ей в подготовке к отбытию. Все даже смирились с датой, которую она назначила. Она по-прежнему не могла ничем доказать свои предположения, она даже сама не была уверена в том, что интерпретирует свои догадки о сущности Ока правильно. Но все воспринимали ее всерьез, и это ей льстило, хотя некоторые все-таки немного посмеивались над тем, как глупо она будет выглядеть, если Око ничего для нее не сделает.
Приближался последний день. Бисеза сидела рядом с Джошем в святилище Мардука. Око мрачно и безмолвно висело в воздухе над ними. Они прижимались друг к другу. Сейчас они не испытывали страсти. Бывало, они сливались в любовном экстазе, не обращая внимания на холодный взор Ока, и даже тогда они не могли о нем забыть окончательно. Теперь они хотели только одного, только об одном они могли друг друга просить – об утешении.
Джош прошептал:
– Как ты думаешь, их хоть немного волнует то, что они натворили? Мир, разодранный на части, погибшие люди?
– Нет. О, возможно, они питают определенный научный интерес к таким эмоциям. Но не более того.
– Значит, они мельче меня. Если я вижу убитое животное, я способен переживать за него, я могу ощутить его боль.