Общее напряжение нарастало.
Герцог де Ламориньер и Анжелика обменивались посланиями с помощью ученого сокола. Прилетая в замок, он садился Лавьолету на перчатку. Свидания назначались в римском лагере, у Камня Фей, на Развилке Трех Филинов, около Чертова Ключа, в пещере… Анжелика отправлялась туда одна. Эти ночные прогулки не страшили ее, а, напротив, забавляли. Любопытно: признал бы Монтадур свою элегантную пленницу в скользившей среди кустов женщине в бумазейной крестьянской юбке?
Никогда она не боялась ночной встречи с диким зверем, хотя знала, что в лесу обитают волки, кабаны, и, если верить молве, даже медведи. Лес ее меньше пугал, нежели общество людей, несчастных и часто озлобленных, как раненое животное. Здесь в ней просыпалось ощущение невинности природы, которое она впервые испытала в пустыне.
Когда же она приходила на место свидания, счастливое чувство покидало ее. Она с нетерпением ожидала прихода гугенотов. Их шаги по шуршащей листве были слышны издалека, и сквозь ветви она видела, как мелькают их факелы.
Сначала герцог де Ламориньер являлся в сопровождении братьев, потом все чаще стал приходить один, и это ее обеспокоило. Если герцог был один, он обходился без факела, как и она, хорошо различая в темноте самые неприметные тропки. Когда, внезапно возникнув из мрака чащи, он пересекал белесую в лунном свете поляну — огромный черный призрак в тяжелых сапогах, давивших сухие сучки, — она не могла удержать дрожи, о природе которой часто спрашивала себя. Голос Патриарха был резким и таким низким, словно исходил из пещеры, а его горящий взгляд, казалось, проникал в глубь ее души. Она читала в нем вызывающее презрение. Было в этом человеке что-то приводившее ее в содрогание. Даже марокканский султан не казался ей таким опасным: он, конечно, был свирепым правителем, но как женщине ей не приходилось бояться его.
Любя женщин, султан делал все, чтобы их приручить. Он поддавался чарам и мелким хитростям красавиц. Маленькая ловкая ручка могла легко осадить этого льва пустыни…
Напротив, герцог делил женщин на две категории: праведных и грешных. Он славился анафемами в адрес версальских блудниц и, вероятно, никогда не замечал уродства и грубости собственной добродетельной супруги. Овдовев, он не женился вторично. Может статься, суровая жизнь, бесконечные охоты и посты помогали ему потушить жар в крови? Он презирал женщину, как нечистую тварь, и ему было неприятно, что ей отведена какая-то роль в делах Создателя.
Анжелика угадывала его чувства, и они ее бесили. Тем не менее ей необходима была его сила, чтобы противостоять королю. Он пойдет до конца. И все же она считала себя виновной перед Богом и Девой Марией за то, что имеет дело с гугенотом.
В одну из ночей их взаимное раздражение выплеснулось наружу. Они пробирались по гребню утеса, чтобы выйти на болота. Там пастор из Ниора ждал герцога, и Анжелика вызвалась его провести. В лесу светлело. Полная луна изливала бледное сияние, и в провале между деревьями неожиданно блеснули аметистовые крыши и прозрачные колоколенки. Под ногами у них высилось резное серебряное здание Ниельского аббатства.
У Анжелики перехватило дыхание: какое чудо! Святая обитель раскинулась перед ней, безмятежная, укрывая в своих стенах молитвенный шепот монахов. В памяти Анжелики всплыла ночь, которую она ребенком провела в аббатстве. Вспомнился брат Жан, отвративший ее от сомнительных предприятий монаха Фомы… Он привел ее в свою келью, где она была в безопасности. Он глядел на нее со светлой нежностью: «Вас зовут Анжеликой… Анжелика, Дочь Ангелов!» И показывал большие синие пятна на своем теле: «Смотрите! Смотрите, что сделал со мной Сатана!» И очарование той таинственной ночи вновь согрело ее душу.
Вдруг раздался исполненный ненависти голос герцога де Ламориньера:
— Да будут прокляты трусливые монахи-идолопоклонники! Однажды огонь пожрет эти стены, камня не останется на камне… И земля очистится!
Анжелика обернулась к нему вне себя:
— Молчите, еретик! Еретик! Ах, как я ненавижу вашу нечестивую секту!
Еще не отзвучало эхо, подхватившее ее крик, но сама она замолкла, охваченная тревожным ожиданием расплаты. Герцог подошел к ней. Она слышала его тяжелое дыхание. Мощная рука упала ей на плечо, и перчатка впилась в тело. К горлу подкатил комок, она хотела скинуть эту тяжесть, но не могла. Он стоял страшно близко, его массивная фигура загородила от нее лунный свет, и она замерла, вдыхая до головокружения резкий звериный дух, запах воина и охотника.
— Что вы сказали? — прошипел он. — Вы ненавидите нас? Пусть так! Но помогать нам вы все-таки будете. — И добавил с угрозой:
— Вы нас не предадите!
— Я никогда никого не предавала, — гордо ответила она, глотая слезы. Ноги у нее дрожали. Она боялась, что силы изменят ей, и она упадет прямо на него. Она напряглась, пытаясь высвободить плечо от больно сжимавшей его руки.
— Оставьте меня, — выговорила она слабым голосом. — Вы меня напугали.
Тиски пальцев разжались, и он медленно убрал руку.
Анжелика пошла вперед. Сердце стучало. Да, она испугалась. И его, и себя. Испугалась, что скользнет в эту тень без имени, как в объятия лесных ветвей. Под утро они вышли к жилищам угольщиков. Анжелике было холодно, она зябко куталась в плащ.
— Эй, бродяги! — крикнул герцог. — У вас есть кипяток, хлеб и сыр?
В закопченной хижине им дали место на шаткой скамье за столом. Женщина поставила на него кринку молока, принесла блюдо очень горячей фасоли с салом и чесноком… Пока они молчаливо ели, полуголые дети обалдело разглядывали этих двоих, что пришли к ним сквозь утренний туман по засыпанному пеплом полю, словно призраки ночи. Угрюмый гигант-бородач и женщина с золотыми, влажными от росы волосами, рассыпанными по плечам, явно поразили малышей.
Анжелика украдкой поглядывала на де Ламориньера. Ее тянуло к нему, наверное, оттого, что он чем-то походил на Колена Патюреля. Но Колен ее воспоминаний был Адамом, великолепным пришельцем из потерянного рая… А сейчас перед ней — человек темный, греховный, исчадие ночного мрака.
— Он приходил ночью и скребся в дверь вашей комнаты! — шепнула ей Бертиль, ее маленькая служанка, когда Анжелика вернулась в Плесси.
— О ком ты?
— Гаргантюа! Он кричал, стучал, скребся… Но вы не отвечали.
«И не без причины», — подумала она.
На следующую ночь капитан Монтадур явился снова.
— Маркиза! Маркиза!
Его рука елозила по закрытым створкам, и было Слышно, как трутся о дерево пуговицы на его толстом животе. Она слушала, приподнявшись на локте. Страсть Монтадура, громко сопевшего за дверью, ее не столько испугала, сколько озадачила.
Зато на него порой нападала какая-то жуть. Иногда по ночам тишина за дверью маркизы становилась такой странно-глубокой, что капитан был почти готов поверить россказням прислуги, будто хозяйка по ночам превращается в лань и мчится в лес…