Оставшись с нею наедине, он попытался обнять ее. Она побледнела и отшатнулась. Ужас исказил ее черты:
— Не подходите.., о, не приближайтесь ко мне…
Это сводило его с ума. Ему хотелось целовать оскорбленные другими губы, стереть все следы надругательства, сделать ее своей, чтобы очистить от скверны. Его поразило какое-то безумие, смесь отчаянья, страстной любви, желания обладать ею. Он пренебрег ее мольбой, потеряв голову, прижал ее к себе. Но тут она замерла, словно окоченела, сведенное страданием лицо стало белым как мел — и она лишилась чувств. Это его отрезвило. Дрожащий, потерянный, он опустил ее на каменный пол. Прибежавший аббат при виде этого зрелища преобразился из серафима в ангела-мстителя:
— Несчастный, вы осмелились дотронуться до нее!
Борясь с голиафом, он пытался отвести от нее его толстую, поросшую шерстью руку.
— Как вы смели? Вы что, не понимаете? Она не может этого вынести… Она не терпит ничьих прикосновений.., несчастный!
Потом, во время военных стычек, герцог и Анжелика иногда случайно сталкивались в жилищах своих сторонников. И тогда на долгие вечера хозяева дома, подавленные смутным страхом, оставляли гугенота и католичку наедине. Молчание. Звуки шагов. Потрескивание очага… Так протекали часы этой немой разрушительной драмы.
В феврале Анжелика очутилась около Плесси. Она не желала видеть пепелище и остановилась в родовом поместье Геменея дю Круасека.
Толстый барон, казалось, находил в неиссякающей преданности Анжелике цель и оправдание всей своей жизни бесцветного мелкопоместного холостяка. В эти четыре месяца он суетился больше, чем за всю предыдущую жизнь. Он считал себя другом прекрасной воительницы, вернейшим соратником, на которого она может всецело полагаться. И действительно, он вовсе ее не стеснял.
Братья де Ламориньер и другие предводители заговора тоже прибыли туда, чтобы обсудить положение. Можно было ожидать, что к весне королевские войска предпримут общее наступление по всей границе. На севере сил было довольно мало. Можно ли рассчитывать на бретонцев, которые к тому же и бретонцы-то лишь наполовину, поскольку живут по эту сторону Луары?
Вскоре произошло несколько довольно жарких стычек неподалеку от Плесси. Эти места снова и снова подвергались нашествиям королевских войск. Считая, что зараза пошла именно оттуда, власти, должно быть, подозревали, что и Бунтарка из Пуату находится там. За ее голову была назначена награда, хотя никто не знал, как она выглядит. Поле, где перерезали драгун, было поблизости, и память об этом распаляла охотничий пыл военных. Анжелика чуть не попала в засаду. Спас ее Валентен, у которого она укрылась вместе с раненым аббатом. Чтобы уберечь ее от возможной погони, мельник увез их в глубь болот, где было совсем безопасно.
Несколько недель Анжелика пробыла в хижине Валентена. Низкое строение, стоящее у самой воды, с почерневшей соломой на крыше, похожей на меховую шапку, оказалось довольно удобным. Изнутри стены были покрыты особым составом, секрет которого свято хранили местные строители — «шалашники». Туда входили голубоватая глина, солома и навоз. Утепленные таким образом стены не пропускали холод и влагу, и поэтому, когда в очаге мелкими фиолетовыми язычками горели куски торфа, становилось тепло, и можно было почти забыть об окружающей промозглой стуже.
В хижине была единственная низкая комната и огороженный закут. Там позванивал колокольчик козы — ее на плоскодонке привез Валентен, чтобы каждый день были молоко и творог. Был также каменный бассейн, где копошились черные угри для «варева», имелись запасы бобов, лука, хлеба, а также бочонок вина. Обстановка домика была довольно причудлива. Вместо кровати — подстилка из папоротника, положенная на деревянный щит. Но хозяин не преминул привезти туда «Ларец Девы Марии» — предмет роскоши, милый сердцу каждого, кто жил на берегах Вандеи. То был стеклянный колокол, под которым стояло изображение Богородицы в обрамлении цветов из ракушек, кружев, лент, брелоков из разноцветных камней и настоящих золотых экю, выложенных в форме солнца. Анжелика, видевшая его и раньше, испытала странное чувство возврата в прошлое. На миг к ней вернулось ощущение детского блаженного восторга. Тем тягостнее было внезапное возвращение к реальности. Словно кишащие угри, адским черным клубком зашевелились в душе привычный страх и отвращение к себе. К горлу подступила дурнота. Анжелика прислонилась к стене. Ей почудилось, что под ногами разверзлась бездна. Подсознательно она испугалась какой-то ужасной напасти, коренящейся, может быть, не во внешних обстоятельствах, а в ней самой. Потом все прошло, возвратилась обычная безрадостная уравновешенность.
Здесь у нее исчезло желание бежать, не разбирая дороги, мучившее ее на твердой земле. Тут не нужно было возводить баррикады между нею и королем. Боязнь Версаля стала для нее своего рода навязчивой идеей, а в болотах солдаты короля не могли ее найти. Она решила немного переждать, чтобы выйти из болот весной, когда начнется наступление. Тогда ей надо будет вернуться назад, подбодрить сомневающихся, напомнить каждому об общих целях бунта.
Валентен приносил последние новости. В Пуату все было спокойно. Продолжались набор добровольцев и борьба с голодом. Но защищенные восстанием жители не платили налогов и поэтому еще могли как-то существовать. Это радовало всех: «Дела идут хорошо, пока нас предоставляют самим себе». Смогут ли они оборонить столь необходимую им свободу? Каждый готовился к этому.
Мэтр Валентен приходил почти каждый день. Что он делал в остальное время, она не знала. Возился на мельнице? Рыбачил, охотился в тростниках? Он часто приносил полные корзины рыбы или птиц в ярком оперении, привязанных за головы к палке.
Обитатели хибарки говорили мало. Больной аббат спал на чердаке, где лежало сено. Рана в боку зажила благодаря припаркам из трав, но лихорадка еще не прошла. Он ходил тихо, как тень среди других теней, тоже погруженных в раздумья. Три призрачных существа: прекрасная, трагическая женщина, молчаливый мельник с неповоротливым, странным умом и бледный, дрожащий от озноба аббат. А вокруг — тишина мертвой воды.
Анжелика спала на ложе из листьев папоротника, укрываясь тяжелой овчиной. Спала крепко, без сновидений, что было для нее необычно. Прошедшее, казалось, не оставило следа в ее облике. Просыпаясь, она слышала бесконечный перестук дождя, делавший еще полнее тишину вокруг, кваканье лягушек, крики птиц — все шепоты болотных джунглей. Тогда она испытывала некоторое успокоение. Спросонок она видела и Валентена, сидевшего в кресле из соломы и полированного дерева. Глаза его были широко открыты, голубоватые блики пламени скользили по его топорному, невыразительному лицу. Иногда в глубине зрачков разгорались какие-то огоньки, и ей казалось, что он смотрит на нее… Тогда она закрывала глаза и вновь погружалась в забытье.
Мэтр Валентен был для нее воплощением прошлого, память о котором утешала и поддерживала ее. Ничего иного он собой не представлял. Он резал кусками торф, доил козу, спускал закисающее молоко в железный ящик под камнями очага, готовил суп и рыбу, кипятил вино, чтобы соус к «вареву» не горчил. Из него получился бы прекрасный повар. Иногда он приносил Анжелике корзинки со сдобными булочками и пироги с творогом, приготовленные из лучшей муки. Эти пироги в Пуату ели на Пасху. Корочка у них должна быть черной, а мякиш — золотистым.