— Я знала, что ты так скажешь, Стив.
— А как же еще? Скорее небо рухнет на землю, чем Уилл совершит злое дело.
— Так-то оно так, — пробормотала Джинни и умолкла. Я почувствовал, что она не хочет продолжать разговор. Мы молчали и наслаждались видом с высоты. С востока наплывали приветливые белые облачка.
Впереди, на краю широкой долины показался Галап. Сверху он напоминал расправленное крыло летучей мыши. Мы юркнули сквозь потоки транспорта, как змея через изгородь, так что я и испугаться не успел. Дом Уилла находился в старейшей части города, густо заросшей деревьями. Мы начали спускаться.
Джинни зарычала, и „Ягуар“ пошел в крутой разворот. Я посмотрел на маленький домик и выругался. Рядом с ним стоял целый лес метел, и среди них виднелся „Лендровер“-ковриолет, который нельзя было не узнать.
Значит, ФБР уже здесь.
— Может, они просто беседуют? — промямлил я.
— Такой толпой? Скорее, расследуют, — бросила она.
— Но… Не лучше ли нам спуститься? Окажем ему моральную поддержку.
Плечи Джинни поникли.
— Нет. Бессмысленно и бесполезно.
Некоторое время мы летели наобум. Потом она взяла себя в руки и повернулась ко мне.
— Стив, давай пока не будем возвращаться домой. По крайней мере, пока не успокоимся настолько, что сможем спокойно смотреть в глаза детей.
Бен до сих пор был в походе, а Вэл снова нянчила Криссу. Когда мы попросили ее посидеть с сестренкой, она почти не ершилась и сразу согласилась побыть дома. Что же такое было вчера сказано или сделано, что утихомирило нашу буйную дочь? За завтраком ее явно одолевали мрачные думы. Но что, в конце концов, знает отец о своей дочери?
— Ладно, — согласился я. — Может, сейчас ты не против ленча? Где-нибудь, где будет холодное пиво?
Джинни через силу улыбнулась:
— Временами ты — настоящий гений!
Мы направились к центру города и припарковались в первом же удобном месте. Поскольку Галап лежит дальше от Твердыни, чем Грант, он разросся не так широко, но деловая часть города была застроена под завязку, а тротуары кишели прохожими. Вперемежку со строгими офисами кричаще выпирали бутики. Мы как раз миновали один такой, новый, под вывеской „Хитрый кактус“. Среди остальной безвкусицы на витрине красовалась напольная лампа в форме огромного ветвистого кактуса-сагуаро. Несчастному кактусу пририсовали круглые глазищи, курносый носик и розовые губки бантиком, обещающие небывалые радости. Иногда я жалею, что восстание пуэбло в 1680 году потерпело поражение.
Мы решили, что в данную минуту хотим побыть в расслабленной, пусть и шумной, но непринужденной атмосфере, даже в угоду элегантности. Не тут-то было. Наверное, мы не умели выбирать подобные места так, как ухажеры нашей дочки, поскольку то, что мы отыскали, успело превратиться в ресторан. Ягнятина, резаные яйца, лук и помидоры — все смешивалось и запекалось между двумя плоскими хлебцами. Пальчики оближешь! Америка умудрилась перенять за время войны кое-какие навыки у врагов — хотя некоторое эстрадные ансамбли пережимают с восточной экзотичностью. Зато глиняные кружки из Брокен-Боу прекрасно сохраняют пиво ледяным.
К несчастью, громко работающий дальновизор не способствовал пищеварению. Мы бы еще плюнули на какой-нибудь задрипанный сериал, парад мод или рекламу, где коммерсанты разрывались от дебильного восторга. Но транслировали сводку новостей, и речь шла о космической программе.
Конгрессмен Шалтай заявил, что мы — угроза общественному благосостоянию, если учесть налоги, которые угрохали на наш проект, а они могли поднять пришедшие в упадок молочные фермы Висконсина, оживить банки Нью-Йорка, пойти на починку нефтеочистительных заводов Техаса, закупку заграничных сигарет и военную промышленность в этом округе. Поскольку тип явно метил в президенты, то раскатывал губу широко.
Как и преподобный Болтай. По его словам, путешественники на Луну совратят ее невинных, чистых обитателей, как в свое время западные цивилизации совратили всех, до кого дотянулись. А еще наш проект вопиющим образом не принимает во внимание темных воротил бизнеса, торговцев наркотиками, бандитов, убийц, проституток, сутенеров и — что самое страшное — его избирателей!
Из того факта, что аль-Банни работал на Халифат, разыграли целую комедию. „Он хочет заполонить лошадями небо. Ему плевать, на чью головы посыплется навоз!“ Последовал мультфильм, где наш главный мастер предстал в виде прибабахнутого кролика, который длинными ушами игрался луной, словно шариком от пинг-понга. По-арабски „банни“ значит „коричневый“, так что кролики ни при чем, но об этом ненавязчиво умолчали. Я могу продолжить пересказ, но стоит ли?
— Похоже, проект по уши увяз в политических дрязгах, — заметила Джинни.
— Так часто бывает, — напомнил я. — Просто руки опускаются. Проект „Селена“ теперь вынужден доказывать, что имеет право на существование, а значит, работы будут приостановлены. НАСА запросто может все прихлопнуть одним ударом.
— А операция „Луна“? — едва слышно выдохнула Джинни.
— Вполне. Вполне. Вот только как мы выберемся из этого дерьма… О черт, солнышко, давай займемся обедом, а?
— И друг другом, — ответила она и призывно улыбнулась.
И вот, уставшие и встревоженные, но все-таки немного взбодренные, мы вернулись домой. Эдгар дремал на жердочке. Но куда подевался Свартальф? И Крисса не спешит поделиться радостью? Я заметался по дому, но тут услышал голос. Успокоившись, но заинтригованный, я пошел наверх.
Дошел до комнаты Валерии. Дверь — нараспашку. Как всегда, там царил полный кавардак. В ее возрасте никто не страдает аккуратностью. За собой она следит и одевается настолько опрятно, насколько позволяет молодежная мода. В школе она учится неизменно хорошо, хотя ее сверстники презирают „зубрил“. Хорошие учителя любят тех, кто увлечен предметом. Возможно, под влиянием матери, хотя мы специально не направляли детей, Вэл начала серьезно интересоваться традициями и знанием юго-западных индейцев. Я заметил на полке несколько библиотечных книг по этой теме, а под полкой висели постеры с Бэтменом и Минни-Маус. А еще Вэл обожала научную фантастику. Свартальф, расположившийся на ее кровати, свернулся клубком рядом с последним романом Лиля Монро о магистре Лазаре, который она купила сама. „Ага! — подумал я. — Когда она дочитает, я это стащу“.
Я обнаружил дочку в комнате Криссы, Вэл рассказывала сестре сказку. Малышка замерла и не сводила с нее глаз. Рассказ только-только начался, потому не удивительно, что дочки не заметили нашего возвращения.
— Давным-давно жила-была девочка, которую звали Грязновласка. Ее звали так, потому что она терпеть не могла купаться. И ее не волновало, что за ней летают мухи, а в пупке полно земли. Когда она впервые увидела фото знаменитого роденовского „Мыслителя“ — каменного задумавшегося человека — она сказала: „Бедняжка, его заставляют выкупаться!“ Как-то раз отправилась она погулять в лесу. Шла она долго-долго, потому что хотела убежать подальше от мочалок и мыла. Наконец пришла к домику. Она не знала, что в домике жили медведь-папа, медведица-мама и маленький медвежонок. Ей было все равно. Медведи оставили дверь незапертой. А поскольку Грязновласка — это Грязновласка, то она вошла в дом. Там был стол с тремя стульями. Села она на первый, самый большой стул, но тот был обтянут шкурой дракона и слишком широкий и неудобный. Средний стул был такой мягкий, что она провалилась по самое горло и еле выбралась. А маленький стул был в самую пору. Грязновласка умостилась на нем, запачкав грязным задом сиденье, но ей было начхать. На столе стояли три миски с кашей. Попробовала она из большой миски — слишком горячо, да еще туда доливали бур-бон. Фу! Грязновласка пила только чистый шотландский виски. В средней миске каша была нежирная, без концентратов, ни капли сахара. Бе! А в маленькой миске — то, что надо. И Грязновласка принялась наворачивать кашу, как смерч всасывает воду, только еще быстрее…