— Ладно, давай начинать, — очень мягко произнесла Джинни. Она достала палочку и занялась приготовлениями. Потом отступила на шаг, вся настороже, и кивнула мне: — Вытащи его из ножен.
„И посмотрим, что получилось!“
Я взял ножны в левую руку, поднял оружие. Ладонь правой руки плотно обхватила рукоять, так что свободного места там не осталось. Я подумал о том, что так удобнее держать оружие, да и люди раньше были помельче. Медленно я вынул клинок.
Сталь темно взблеснула. Мне припомнилась строка из „Беовульфа“: „смуглый клинок“. Но этот отличался красноватым оттенком и волнистой насечкой. Созданный гномами, чтобы рубить камень и сталь, чудовищ и колдунов, — что заключено в нем? Какие молоты ковали его, какой жар закалял, какие руны и песни укрепляли его железное тело? Я взмахнул оружием. Хотя моя ладонь еще не привыкла к мечу, он казался мне продолжением собственной руки. На меня обрушилось ощущение пробудившейся жизни.
Тишину прорезал звук, словно кто-то откашлялся.
— Ага!
Я выронил ножны на ковер.
— Привет-привет, милорд, миледи! — прозвучал хриплый и грубоватый баритон. — Черт, как здорово снова быть свободным! Валялся там, сдыхал со скуки, ни хрена не мог поделать… Прошу прощения за мой язык, миледи… Чем я занимался с тех пор, как Проснулся? Только слушал! Пятьдесят лет? Сто? Как по мне, так всю тысячу! Это ж нарушение всяких прав. Напишу письмо в „Таймс“. И подкину вопрос в парламент, пусть знают. А если ухом не поведут, значит в Англии не осталось порядка и справедливости, клянусь богом!
Ничего умного в голову не шло. Меч дрожал у меня в руке.
— Э, я… рад… приветствовать вас, — проблеял я. Ну как пожать руку мечу? Еще отхватит лезвием все пальцы.
Джинни пришла в себя быстрее. Ей чаще приходилось сталкиваться с Созданиями. А я все-таки простой волколак.
— Это большая честь для нас, сэр, — сказала она. — Простите, но, прежде чем мы продолжим разговор, как бы вы хотели расположиться?
Да уж, не могу же я все время держать его в руках, а сразу положить его на стол как-то невежливо.
Вероятно, дух, зачарованный в мече, мог видеть, как и мы, да и разговаривать. И кто знает, что он еще ощущал? Я представил холодные голубые глаза под косматыми бровями, которые стреляют по сторонам.
— Вон туда, — приказал он. — Вот на ту штуку в углу, как там она называется? Лучше места не сыщешь. А где это мы? В каком-нибудь поместье благородного лорда? Честно говоря, меблишка тут паршивая. Ни одного гобелена, стены голые!
— В таверне, сэр, — объяснил я этому кошмарному викингскому тесаку, устраивая его на подставке для зонтов. — Многое изменилось с тех пор, как вы… как вы побывали в последнем деле.
— С последнего Пробуждения, ты хочешь сказать, паренек. Я заснул… сейчас скажу… Последний раз я веселился на, м-м, Тенчебрай. Точно, на Тенчебрай. Правил тогда Генрих. Я недавно вернулся из Константинополя. Да, Тенчебрай. Мы тогда задали жару этому голодранцу Роберту, ему и его банде. Мы стояли тут редкой красной цепью… Нет, перепутал все эпохи, фу ты, черт! Тяжко отделить одну от другой, если после Пробуждения я только и делал, что лежал и внимал всему, что происходит в поле слышимости. Скучища невыносимая, вот так! Церковные крысы, и половина из них еретики-поганцы, а еще эти, тра-та-та, пилигримы. Иногда попадались неплохие вояки, и еще лучше двое или трое за раз, которые разговаривают о стоящих вещах — о драках!
— Генрих, — прошептала мне Джинни, — наверное, это Генрих I. [12] Начало двенадцатого столетия.
Я понял, что наш меч заснул, когда магические силы начали умирать. За поколение до этого он попал в руки христианина, который вызнал его секрет и приказал не открываться никому на свете. Потом хозяина убили, и знание было утеряно. Но меч продолжал передаваться из поколения в поколение, и считалось, что он приносит победу. Потому, спящий, он прослужил еще одно столетие. И превратился в простой кусок металла — острый и устойчивый от ржавчины, но неживой. Наконец он попался в лапы Церкви вместе с последним обладателем…
— А! — оборвал он свои воспоминания. — Извините. Мы не успели как следует друг другу представиться. И кому первому выпадет такая честь, а? Нужно же решать. Простите за солдатскую прямолинейность. Позвольте мне. Прекрасная родословная, без страха и упрека. Скован гномом Фьяларом в Норвегии, в Доврефьелль, это горы такие. Служил Эгилю Асмундссону, ярлу Раумсдаля. Независимое королевство, хотя и под крылышком у Хальвдана Смуглого. Но не так, как жили аборигены во времена индийской кампании. Добрый воин Эгиль. Первый человек, которого он убил мною… Но это потом. Он звал меня Бриньюбитр. То есть „Бронегрыз“, если перевести. У меня потом была целая прорва имен, а иногда не было ни одного. Никакого уважения от этой молодежи. Можете называть меня Фотервик-Боттс.
— Как? — крякнул я.
— Сокращенно от генерал-майора сэра Фотервик-Боттса, кавалера IV степени ордена Британской Империи. Выйдя в отставку, он частенько бывал в подвале. Я слышал, как он обсуждал военные реликвии, прошлые битвы и само искусство войны с молодыми офицерами, которые тоже оказались там. — „Или не успели сбежать“, подумал я. — Отличный парень! Крепкий. Если бы я был с ним на Блумфонтейне…
„Так вот откуда наше Создание набралось подобных словес и выучило современный английский. Нет, современный королю Эдварду, скорее всего. Да, работать с ним будет трудновато!“
— Позвольте нам представиться, — вклинилась в его монолог Джинни. Она даже ухитрилась объяснить ему, чего нам нужно.
— Святые угодники! — воскликнул меч. — Китаезы, а? Да, они способные. Сам я не видел, врать не буду, зато много чего слыхал. Когда мы торчали в Византии… Я бы лучше описал вам мою карьеру, а?
Его голос полился почти речитативом:
— До викингской экспедиции я пробыл в Норвегии до битвы под Хаврсфьордом. Мы стояли тут, тонкой цепью, все в кольчугах… Но этот паразит Харальд Прекрасноволосый выиграл! Кому была охота жить под ним? Мой следующий воин Тригви Свейнссон, славный парень, его звали Неистовым, я потом о нем расскажу — прибился в Дании на корабль и заработал в Англии поместье. Пару поколений спустя нас обратили… новообращенным выдавали такие шикарные белые туники! Со временем пришлось работать тоньше… вот что сейчас считается драной ересью, а? Но я гнул свое — до последней капли крови, пленных не брать, вот так-то! Был на Стамфордском мосту. О нем болтают такую ерунду, все переврали, только я знаю, как было. Мы стояли тут, редкой англо-датской цепью… Ага. Вскоре после норманнского нашествия мой тогдашний владелец уехал из страны, как и многие англичане, чтобы присоединиться к варяжской страже в Константинополе. Ох и неплохо мы там повеселились, я вам скажу, как в старые добрые времена! Потом я веселился без него. Он сколотил себе неплохое состояние и вернулся домой. При деньгах можно жить и с норманнами. Его сын…