— Конечно, — ответила Малин. — Но у нас есть еще кое-какие проблемы.
— Какие?
— Пока ты сидишь с книгой о Залаченко, нам тут приходится выполнять чертовски много работы…
— И ты считаешь, что я полностью выпадаю?
Малин Эрикссон кивнула.
— Ты права. Я сожалею.
— Не надо. Мы все знаем, что, когда ты захвачен каким-то материалом, для тебя больше ничего не существует. Но мы не справляемся. Я не справляюсь. У Эрики Бергер на подхвате была я. У меня есть Хенри, он гениален, но он работает над твоим материалом не меньше тебя. Даже считая тебя, нам все равно не хватает в редакции двух человек.
— О'кей.
— И я не Эрика Бергер, у меня нет ее навыков. Я только учусь работать. Моника Нильссон выбивается из сил, Лотта Карим тоже, но ни у кого нет времени даже задуматься.
— Это временно. Как только начнется судебный процесс…
— Нет, Микаэль. На этом все не закончится. Когда начнется суд, будет просто ад. Помнишь, как было с делом Веннерстрёма? Мы тебя не увидим еще месяца три, пока ты будешь мотаться по разным телевизионным передачам.
Микаэль вздохнул, потом медленно кивнул.
— Что ты предлагаешь?
— Чтобы осенью «Миллениум» выжил, нам надо взять новых сотрудников, как минимум двоих. У нас не хватает сил на то, что мы пытаемся делать, и…
— И?
— И я не уверена, что мне хочется это делать.
— Понимаю.
— Я серьезно. Я уже поднаторела быть ответственным секретарем, и это было piece of cake [53] под руководством Эрики Бергер. Мы договаривались, что летом проведем эксперимент… о'кей, мы его провели. Из меня вышел плохой главный редактор.
— Ерунда, — возразил Хенри Кортес.
Малин помотала головой.
— О'кей, — сказал Микаэль. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но помни: у нас сложилась экстремальная ситуация.
Малин улыбнулась ему.
— Считай это жалобой со стороны персонала, — сказала она.
Оперативное подразделение отдела охраны конституции посвятило пятницу попыткам разобраться с полученной от Микаэля Блумквиста информацией. Двое сотрудников переместились во временный офис на Фридхемсплан, куда стекалась вся документация. Дело осложнялось тем, что внутренняя компьютерная сеть находилась в полицейском управлении, и, следовательно, сотрудникам приходилось ходить туда-сюда по нескольку раз в день. Конечно, дорога занимала всего десять минут, но это раздражало. Зато уже к обеду у них набралось много документальных подтверждений того, что Фредрик Клинтон и Ханс фон Роттингер в 60-х и начале 70-х годов имели отношение к Службе государственной безопасности.
Ханс фон Роттингер изначально служил в военной разведке и несколько лет проработал в отделе, координировавшем деятельность Вооруженных сил Швеции со Службой государственной безопасности. Фредрик Клинтон начинал в военно-воздушных силах и приступил к работе в отделе по контролю за сотрудниками в 1967 году.
Однако в начале 70-х годов оба покинули ГПУ/Без — Клинтон в 1971 году, а фон Роттингер в 1973-м. Клинтон стал консультантом в сфере частного предпринимательства, а фон Роттингер оставил военную службу, чтобы заниматься обследованиями для МАГАТЭ, и обосновался в Лондоне.
Только ближе к вечеру Моника Фигуэрола смогла постучаться в кабинет к Эдклинту и объявить, что карьеры Клинтона и фон Роттингера после ухода из ГПУ/Без, скорее всего, подделаны и являются прикрытием. Проследить путь Клинтона было трудно. Должность консультанта в сфере частного предпринимательства может по большому счету означать все, что угодно, и занимающий ее человек не обязан отчитываться перед государством в своей деятельности. Из налоговых деклараций следовало, что он хорошо зарабатывал, но, к сожалению, его клиентура, похоже, в основном состояла из анонимных фирм, базировавшихся в Швейцарии или подобных странах. Следовательно, доказать, что это фальшивка, было трудно.
Зато фон Роттингер никогда не переступал порога офиса в Лондоне, в котором должен был работать. Здание, где он, согласно документам, трудился, в 1973 году снесли в ходе расширения вокзала Кингс-Кросс. Похоже, что при разработке легенды кто-то допустил промах. В течение дня команда Фигуэролы побеседовала с несколькими вышедшими на пенсию сотрудниками МАГАТЭ и установила, что никто из них никогда о Хансе фон Роттингере не слышал.
— Значит, нам все ясно, — сказал Эдклинт. — Теперь остается узнать, чем они занимались на самом деле.
Моника Фигуэрола кивнула.
— Как мы поступим с Блумквистом?
— Что вы имеете в виду?
— Мы обещали сообщить ему, если найдем что-нибудь о Клинтоне с Роттингером.
Эдклинт задумался.
— Ладно. Через некоторое время он и сам до этого докопается, а нам лучше поддерживать с ним хорошие отношения. Можешь ему рассказать, только будь осторожна.
Моника Фигуэрола пообещала. Еще несколько минут они уделили обсуждению планов на выходные: двое сотрудников Моники собирались продолжить работу, сама же она намеревалась отдохнуть.
После этого Моника покинула рабочее место и отправилась в спортзал, где провела два часа, яростно наверстывая упущенное утром время. Придя домой около семи, она приняла душ, приготовила простой ужин и уселась перед телевизором слушать новости. В половине восьмого она уже не находила себе места. Надев спортивный костюм, возле входной двери она остановилась и задумалась. Чертов Блумквист. Моника открыла мобильный телефон и позвонила ему на анонимный номер.
— Мы раздобыли некоторую информацию о Роттингере и Клинтоне.
— Расскажи, — попросил Микаэль.
— Если приедешь в гости, расскажу.
— Хм, — произнес Микаэль.
— Я только что переоделась в спортивный костюм, чтобы сбросить немного лишней энергии, — сказала Моника Фигуэрола. — Мне отправляться или ждать тебя?
— Ничего, если я появлюсь после девяти?
— Прекрасно.
Около восьми вечера в пятницу Лисбет Саландер навестил доктор Андерс Юнассон. Он уселся на стул для посетителей и откинулся на спинку.
— Будешь меня осматривать? — спросила Лисбет Саландер.
— Нет. Сегодня не буду.
— О'кей.
— Мы сегодня проанализировали твое состояние и сообщили прокурору, что можем тебя выписать.
— Ясно.
— Они хотели забрать тебя в гётеборгский следственный изолятор прямо сегодня вечером.