Потом сеть показалась на поверхности, мокрая, но целая, и была поднята моряками на палубу “Мстителя”.

Подошла очередь “Стойкого”. Стоило только матросам натянуть трос, как “Свобода” резко накренилась и едва не столкнулась со “Стойким”. Рулевой еле успел переложить руль и отвести корабль. Трос сдернул сетку с золотом с палубы “Свободы”. Она упала в море и только после этого была поднята на корабль.

— Хватит, — сказал Гарет. — Золото не стоит людских жизней.

Предстояло выполнить самую опасную часть работы. Оба пиратских корабля подошли к тонущей “Свободе” и кошками закрепились у бортов. На этот раз абордажные сетки были опущены вниз, в промежуток между корпусами кораблей, чтобы люди, перепрыгивающие с корабля на корабль, в случае неудачного прыжка падали в сетку, а не в воду. Четверо матросов были первыми, и троим удалось подняться на борт “Стойкого”.

Последний не успел схватиться за протянутую руку, упал на сетку и попал на крайний трос. Ему удалось на мгновение схватиться за него, потом рука соскользнула, и матрос упал в пенящуюся воду между двумя кораблями.

Остальным матросам “Свободы” без потерь удалось перебраться на корабли-спасатели. Быстро были обрезаны тросы, “Стойкий” и “Мститель” едва успели отойти от “Свободы”, как из тумана появились четыре корабля линиятов, шедших сомкнутым строем.

Головной корабль произвел выстрел из носовой пушки, и ядро пролетело рядом со “Стойким” . Остальные ядра попали в корпус безлюдной “Свободы”.

Их застигли практически врасплох, пушки не были заряжены, более того, они были закрыты заглушками и не выдвинуты, рядом с ними не было комендоров.

Гарет не мог понять, как линиятам удавалось стрелять из пушек, расположенных на палубе, которая была практически на уровне воды. Раздался очередной залп, и Гарет с трудом удержался, чтобы не пригнуться. Два ядра попали в “Стойкий”.

Матросы, стоя по пояс в воде на главной палубе, пытались зарядить орудия, сохранить порох сухим. Кто-то уже бежал из камбуза с зажженным фитилем, прикрывая его руками, чтобы огонь не задул ветер или брызги не погасили его.

Матрос уронил ядро на ногу и закричал от боли. Он не заметил накатывающуюся волну, которая в следующее мгновение смыла его с палубы.

Потом Гарет увидел на главной палубе Лабалу, голого до пояса и не обращающего внимания на бушевавший шторм. Лабала ходил взад-вперед по палубе и чем-то размахивал.

Это была свеча, над которой он сидел чуть раньше. Несмотря на шторм и брызги, она оставалась зажженной.

Лабала наклонился над свечой и задул ее.

Гарет услышал, несмотря на вой шторма, как надвигается сильнейший порыв, уже начал кричать, чтобы спустили все паруса, но сам не услышал своего крика.

Такие высокие волны Гарет видел всего один раз в жизни, и то находясь в безопасности, на высоком берегу.

Налетел ветер, который уже был не штормовым, даже не ураганным. Его порыв подхватил четыре корабля линиятов. Мачты на двух из них сломались, словно зубочистки. Третьему повезло меньше. Мачты на нем, видимо, были сделаны из более прочной древесины, но ветер перевернул корабль, как игрушечную лодочку в пруду.

С четвертого корабля ветер сорвал все паруса, лишив хода.

Потом ветер налетел снова, но с другой стороны. Он гнал перед собой гигантскую волну, которая накрыла корабли линиятов, смыла с палуб пушки и комендоров. Волна исчезла, оставив за собой безжизненные тонущие корабли.

“Стойкий” подошел к одному из кораблей линиятов. Гарет наблюдал, как работорговцы сражаются за свою жизнь, за жизнь своего корабля, и знал, что их усилия бесполезны.

На мгновение он ощутил к ним жалость, но только на мгновение.

По трапу поднялся Лабала, улыбка, казалось, разделила его широкое лицо пополам.

— Я не знаю заклинаний на погоду, — закричал он. — Но небольшой ветерок мне вызвать удалось, верно?

14

Через два месяца, в начале осени, “Стойкий” с приливом прошел по Нальте к Тикао.

Гарет Раднор возвращался домой.

После вызванного Лабалой шторма флотилия шла в течение двух дней на восток. Матросы ухаживали за ранеными, хоронили и оплакивали погибших. И тех и других было слишком много, чтобы радоваться золоту в трюмах.

Гарет приказал лечь в дрейф, когда Лабала сообщил, что не чувствует погони, и созвал капитанов и представителей кашианцев со всех кораблей.

Он предложил бывшим рабам вернуться на “Доброй надежде” к родным землям после получения обещанной доли сокровищ за вычетом стоимости корабля.

Кашианцы вернулись на свои корабли, чтобы сообщить о предложении соплеменникам, потом на “Стойкий” прибыл Дихр.

— Мы уже говорили, что не можем вернуться в джунгли, после того как побывали в других чудесных местах, — сказал он. — А теперь, после того как мы провели столько времени в обществе таких храбрых моряков, умеющих говорить на языке меча, мы не можем вернуться к мирной жизни. — Он усмехнулся. — Поэтому, если компания не возражает, мы предпочли бы остаться пиратами. Если, конечно, в ваших странах люди не питают ненависти к цветным.

— Никогда о ней не слышал, — честно ответил Гарет. — Особенно к богатым цветным, которыми вы стали. Благодарю за преданность даже после несчастий.

Дихр пожал плечами.

— План не был вашим, к тому же он не был плохим. Как говорится, иногда тебе удается убить дракона, иногда дракон сжигает тебя заживо.

Флотилия без приключений пересекла Великий океан от Каши до Ютербога. В Лиравайзе они встретили трофейные команды и шумно отпраздновали это событие.

Когда матросы наконец протрезвели, Петрич и моряки с “Найджака” получили свою долю сокровищ линиятов с заверениями, что их будут рады видеть снова, когда ветры будут попутными, море — лазурным, и у работорговцев будет много золота.

Том Техиди убеждал Гарета не осторожничать излишне и отправиться в Тикао всей флотилией, но капитан настоял на своем и приказал Кнолу Н'б'ри остаться с пятью кораблями в Лиравайзе и ждать его сигнала. Матросы, которым надоело ждать, могли получить свои доли и списаться с кораблей.

Потом Гарет с отборной командой пересек на “Стойком” узкий пролив.

Он передал командование кораблями Фролну, а сам заперся в своей каюте и составил два подробных отчета о путешествиях.

Когда они подошли к устью Нальты, Гарет нанял двух курьеров и приказал им доставить один отчет дяде, а второй — Косире. В послание Косире он вложил искусно отлитое из золота изображение кашианского орла и личную записку:

“Купи устриц, купи много устриц. Я решил, что люблю тебя”.

Начался утомительный переход к Тикао, им приходилось часто менять курс, иногда даже вставать на якорь и ждать прилива. Гарет старался удержать матросов от общения с портовыми пьяницами и бездельниками в устье Нальты, чтобы вести о его прибытии не донеслись до столицы, но, как он подозревал, безуспешно. Удержать матроса от хвастовства было так же трудно, как и от пьянства.