Пока Флетчер не ушел из жизни, Хови не осознавал, сколько у него вопросов, на которые может ответить только отец. Ночью они его не беспокоили, он спал беспробудным сном. Но утром он начал жалеть, что не выслушал Флетчера. Теперь Хови и Джо-Бет оставалось одно: из его отрывочных впечатлений и рассказов ее матери восстанавливать по кусочкам историю, где они играли важную роль, хотя не имели понятия, что происходит на самом деле.
Вчерашние события изменили Джойс Макгуайр. Многолетние попытки отвратить от своего дома неизбежное зло закончились неудачей, но в итоге она освободилась. Худшее уже случилось, чего же теперь бояться? Она видела, как перед ней разверзся ад, и выжила. Бог в лице пастора оказался бессилен. Зато Хови бросился на поиски ее дочери и смог вернуть Джо-Бет домой. Одежда детей была разорвана и испачкана в крови. Джойс пригласила его в дом и настояла, чтобы он переночевал. Наутро она чувствовала себя как человек, которому сообщили, что его опухоль доброкачественная и в запасе есть несколько лет жизни.
Около полудня они втроем сели побеседовать, и ее пришлось уговаривать рассказать о прошлом. Но потом Джойс словно прорвало. Порой, особенно когда речь заходила о Кэролин, Арлин и Труди, она плакала. Но по мере того как события оборачивались все более трагически, ее речь становилась бесстрастной. Иногда она отвлекалась, вспоминая какую-то упущенную подробность или благословляя тех, кто помогал ей, когда она осталась одна с двумя детьми и ее называли шлюхой.
– Много раз мне хотелось уехать из Гроува, – сказала она. – Как Труди.
– Не думаю, что это спасло ее от боли, – сказал Хови. – Она была несчастна.
– А я помню ее иной. Вечно влюбленной то в одного, то в другого.
– Вы помните… в кого она была влюблена перед моим рождением?
– Хочешь спросить, не знаю ли я, кто твой отец? – Да.
– Мне пришла в голову одна мысль. Может, твое второе имя – это его первое? Ральф Контрерас. Он был садовником при лютеранской церкви. Когда мы возвращались из школы, он всегда на нас смотрел. Каждый день. Твоя мать была очень красивой. Не по-киношному, как Арлин, но у нее были такие темные глаза и такой ясный взгляд… У тебя такой же… Думаю, Ральф ее любил. Правда, он ничего не говорил. Он жутко заикался.
Хови улыбнулся.
– Тогда это точно он. Я ведь это унаследовал.
– А я и не заметила.
– Да, это странно. Все прошло. Как будто Флетчер забрал мое заикание. А не знаете, Ральф до сих пор живет в Гроуве?
– Нет. Он уехал еще до твоего рождения. Наверное, боялся суда Линча. Твоя мать была белой и не из бедных, а он…
Она прервалась, увидев выражение лица Хови.
– А он?
– … он был испанец.
Хови кивнул.
– Каждый день узнаешь что-то новое, верно? – Он старался говорить непринужденно.
– Во всяком случае, он уехал, – продолжала Джойс. – Если бы твоя мать указала на него, его наверняка обвинили бы в изнасиловании. Но это неправда. Мы сами хотели этого, нами двигал дьявол.
– Он был не дьявол, мама, – сказала Джо-Бет.
– Это вы так думаете. – Джойс вздохнула. Ее бодрость вдруг улетучилась, словно знакомое слово вернуло ее в прежнее состояние. – Может, вы и правы, но я слишком стара, чтобы менять свои взгляды.
– Стара? – переспросил Хови. – О чем вы говорите? Прошлой ночью вы были неподражаемы.
Джойс протянула руку и погладила его по щеке.
– Позвольте мне верить в то, во что я верю. Это лишь слова. Для тебя он Яфф, для меня – дьявол.
– А что же делать мне и Томми-Рэю, мама? – спросила Джо-Бет. – Ведь нас создал Яфф.
– Я часто думала об этом. Когда вы еще были совсем маленькие, я смотрела на вас и ждала, когда в вас проявится зло. И вот это случилось с Томми-Рэем. Его создатель забрал его. Может, тебя спасли мои молитвы. Ты ходила со мной в церковь, Джо-Бет. Ты училась добру.
– Ты думаешь, Томми-Рэй потерян для нас? – спросила Джо-Бет.
Мать секунду помедлила с ответом, но и так было ясно.
– Да, – сказала она. – Потерян.
– Я не верю, – сказала Джо-Бет.
– Даже после того, до чего он дошел прошлой ночью? – сказал Хови.
– Он не ведал, что творит. Яфф его контролировал. Я его знаю, он же мне не просто брат…
– В смысле? – сказал Хови.
– Мы же близнецы. Я чувствую то же, что и он.
– В нем зло, – сказала мать.
– Тогда оно и во мне. – Джо-Бет встала. – Еще три дня назад ты говорила, что любишь его. А теперь утверждаешь, что он для нас потерян. Ты отдала его Яффу. Я – не отдам.
С этими словами девушка вышла из комнаты.
– Может, она и права, – тихо сказала Джойс.
– Томми-Рэя удастся спасти?
– Нет. Может, в ней тоже сидит дьявол.
Хови нашел Джо-Бет во дворе. Она сидела, подняв лицо к небу и закрыв глаза. Она услышала его шаги и оглянулась.
– Думаешь, мама права? Томми-Рэю нельзя помочь?
– Нет, можно – если ты веришь, что мы сумеем до него достучаться и вернуть назад.
– Не говори только для того, чтобы что-то сказать, Хови. Если ты со мной не согласен, говори как есть.
Он положил руку ей на плечо.
– Послушай, если бы я верил тому, что говорит твоя мать, я бы не вернулся сюда. Это ведь я. Мистер Настойчивость. Если ты думаешь, что мы сможем ослабить влияние Яффа на него, то мы пойдем и сделаем это. Только не проси меня любить его.
Джо-Бет повернулась к нему всем телом, убирая с лица растрепанные ветром волосы.
– Никогда не думал, что буду сидеть на заднем дворе дома твоей матери и держать тебя за руку, – сказал Хови.
– Чудеса случаются.
– Нет, – ответил он. – Чудеса творятся.
Первым, кому позвонил Грилло после отъезда Теслы, был Абернети. Рассказывать или не рассказывать о случившемся – это лишь одна из проблем. Другая – как об этом рассказать? Грилло никогда не был романистом. Его работа требовала максимально точного изложения фактов. Никакого полета мысли, никаких возвышенностей. И научился он этому не у какого-нибудь журналиста, а у самого Джонатана Свифта, автора «Путешествия Гулливера». Свифт так ратовал за ясность изложения своей сатиры, что регулярно читал отрывки вслух своим слугам, дабы убедиться в том, что стиль изложения не затмил содержания. Эта история была для Грилло образцом, и когда он писал о бездомных Лос-Анджелеса или о наркотиках, он всегда излагал факты просто и ясно.