Я тоже уснул, но не потому, что хотел, а потому что ничего не мог с этим поделать. Когда зеленая машина разбудила меня, Чудик все еще лежал в углу, приглушенно посапывая. И тут у меня появилась одна идея. Я не успел обдумать ее как следует, потому что зеленый уже совал мне под руку колючую ветку, заставляя подняться, а потом погнал меня в комнату для допросов. Но по пути я кое-что вспомнил.
В руководствах, которые мы изучали в Бюро, говорилось, что если ты не в состоянии заставить противника, ведущего допрос, дать тебе нужную информацию, то постарайся хотя бы направить допрос так, чтобы уже сами вопросы были информативными. Тогда, в далекие дни спецподготовки, подобные вещи иногда срабатывали. В реальных полевых условиях я никогда не прибегал к этим приемам, но попробовать стоило. По крайней мере хоть какая-то альтернатива банальной капитуляции.
Машины, казалось, выяснили все, что им требовалось, о «грязных ястребах». Новой темой дня стал секс. Что чувствуют люди при совокуплении? Если оно доставляет удовольствие, то почему некоторые лишают себя этого удовольствия? Почему совокупление предпочтительнее мастурбации? Как часто я занимался сексом, при каких обстоятельствах, с кем и почему? Какие другие формы сексуального удовлетворения, помимо непосредственной стимуляции, существуют? Почему некоторые люди достигают сексуальной разрядки, причиняя боль другим?
Я отвечал как мог. Отвечал на каждый вопрос и к каждому ответу добавлял небольшой вопрос. Мастурбация: разве хорши не мастурбируют? Объятия и поцелуи: можно предположить, что у них есть соответствующие эквиваленты. Неужели хорши не достигают разрядки, совершая насилие над другими хоршами? Ни один из моих вопросов не получил ответа. По большей части их просто игнорировали. Иногда Зеленый предупреждал меня не выходить за рамки ответов. Дважды он указывал мне на ящик со шлемом. Этого было достаточно. А вопросы продолжались и продолжались. Когда они сделали паузу, мне едва хватило времени облегчиться и немного перекусить, после чего все началось сызнова.
Не знаю, как долго длились допросы. Я пытался вести счет, но в этом не было смысла. Количество не имело значения, потому что я не знал, сколько часов тянется каждый допрос и сколько времени мне позволяют спать. Я уже не знал, имеет ли смысл продолжать простукивать стены, заглядывать в двери, когда они открываются, или приваливаться к «елкам», чтобы понять, каковы они на ощупь. Оказалось, что совсем не такие, как я предполагал. Иголки не кололись, стеклянные ветки не отдавали холодом. В общем, я так ничего не узнал.
Я скучал по Чудику — его можно было кое о чем порасспросить, — но он появлялся не часто. Похоже, с нами работали по разным графикам: однажды, когда Зеленый разбудил меня, я заметил, что Чудик еще спит. Вернувшись из «туалета», я его уже не увидел.
Вопросы не иссякали. Спорт: как отбирают игроков для футбольной команды и почему разумные существа рискуют жизнью и здоровьем, предаваясь такой опасной деятельности? Деньги: как определяется соотношение японской иены и американского доллара? В чем причины инфляции? Почему люди играют на бирже? Как определяется «владение» земельными участками? Какова роль рынка ценных бумаг?
У меня уже не хватало сил.
С идеей насчет получения обратной информации тоже ничего не вышло. Мне показалось, что роботы уже знакомы с этой тактикой. Вероятно, они работали с другими Дэнами Даннерманами и знали наши хитрости.
Затем вроде бы появился просвет.
Вопросы касались религии. Какова природа религии? Какими доказательствами располагают священники в поддержку существования Бога и Небес?
Тут я вдруг увидел то, чего так долго ждал. Я мог рассказать им то, что определенно заставит их поделиться со мной информацией.
— Извините, — сказал я с притворным смирением образцового пленника, вымаливающего жалости у тюремщиков, — но, если позволите, я расскажу историю, которая, возможно, поможет вам понять кое-что.
Зеленый помолчал, очевидно, обдумывая мое предложение, потом сказал:
— Рассказывай.
* * *
Я хотел рассказать роботам о своей бабушке, какой запомнил ее, когда мне было шесть или семь лет. Тогда родители как раз начали привозить меня летом в дом дядюшки Кабби на побережье Джерси.
Дядя Кабби, Дж. Катберт Даннерман, был человек денежный. Я не очень любил проводить несколько недель в его доме. Ему же нравилось, когда рядом были дети, потому что своих у дядюшки не имелось. Мой отец, карьера которого сложилась далеко не так успешно, как у старшего брата, хотел, чтобы я почаще гостил у дяди Кабби, после смерти которого останется приличное наследство.
По разным причинам мне в этом отношении не повезло, но те посещения Нью-Джерси оказались не столь уж плохими. Понемногу привыкнув к новой обстановке, я начал получать удовольствие от пребывания в гостях. Моя кузина Пэт тоже приезжала туда и по тем же самым причинам. К несчастью, она была девочкой, но все же с ней можно было играть, и со временем я оценил ее способности. Одной из наших любимых игр стала та, которая называется «покажи мне, что есть у тебя, а я покажу, что у меня». Минусом этих летних каникул мы считали присутствие бабушки Даннерман.
Она была стара, умирала, но цеплялась за жизнь, и это у нее неплохо получалось. Слабая, страдающая недержанием, прикованная к постели. Хотя окна в ее спальне, выходящие на реку, держали открытыми, в комнате постоянно пахло мочой. После пятой или шестой серьезной операции старуха обратилась к религии и захотела приобщить к ней меня и Пэт. Она объяснила, что после смерти попадет в Рай, потому что была доброй христианкой. В ее намерения входило, чтобы и мы впоследствии последовали туда же, а потому каждый день, после сна и до того времени, когда нам разрешалось сходить искупаться, она читала нам Библию своим негромким скрипучим голосом.
То было тяжкое испытание. После этого игры казались еще более интересными, но странно, что все усилия бабушки Даннерман никогда не давали нужного ей эффекта. Она так и не пробудила в нас желания попасть в Рай. По ее словам, там не существовало греха, а какое удовольствие попасть туда, где не разрешается хоть немного погрешить.
То было тогда. Теперь пришло другое время, и я решил, что нашел наконец-то полезное применение увещеваниям бабушки Даннерман. Я пересказал их «зеленой» елке и, помня, чему меня учили, постарался извлечь из них хоть какую-то пользу. Ангелы в Раю: не будут ли хорши при Эсхатоне играть примерно такую же роль? Не схожи ли огненные мечи ангелов с оружием хоршей?
Когда мы все будем там, станем ли распевать песни, играть на арфах и не делать ничего такого, что соответствует понятию «грех»? Вот так я постарался.
Ничего хорошего из этого не вышло. Зеленый не желал, чтобы я задавал вопросы. Он хотел только фактов. Вначале он просто игнорировал мои вопросы. Потом посоветовал не отвлекаться. Затем случилось худшее.
Понимаете, я не мог остановиться. Я был убежден, что другого способа получить информацию нет, а потому упрямо гнул свою линию. И «рождественская елка» сделала неизбежный ход.