От монастырских стен его отделяли сейчас всего три дня пути — день по королевской дороге, через леса и рисовые поля, а потом два дня вверх, по бесконечной извилистой лестнице, по которой ему уже не суждено больше взойти: ведь она ведет к единственному врагу, какого он по-настоящему страшится, к единственному, кого никогда не сумеет победить. Подчас он завидовал паломникам, чьи факелы в сумерках сливались в тонкую огненную нить, вьющуюся по склону. Последний нищий мог встретить рассвет на священной вершине и получить благословение богов, — последний нищий, но не он, властитель всего Тапробана.
' Правда, и у него оставались свои, пусть преходящие, радости. За крепостными валами и рвами сверкали на солнце бассейны, струились фонтаны, манили прохладой Сады наслаждений — недаром он отдал за эти сады все достояние своего королевства. А когда сады надоедали, к его услугам были женщины скал — живые, из плоти и крови, правда, он звал их все реже и реже, и бессмертные, верные ему навсегда, с которыми он делился своими думами, — ведь кроме них он не доверял никому.
Где-то на западе прогремел гром. Калидаса повернулся спиной к священной горе и исходящей от нее угрозе, лицом к смутному предвестью дождя. Муссоны в этом году запаздывали, искусственные озера, питающие сложную ирригационную систему острова, почти пересохли. В такую пору даже отсюда, с утеса, следовало бы видеть, как мерцает вода в самом крупном из них, в том, которое его дерзкие подданные так и не отучились называть — ему-то это было известно! — по имени его отца, Паравана Самудра, морем Параваны. Строительство завершили всего тридцать лет назад, после многих десятилетий тяжкого труда. То были счастливые дни: юный принц Калидаса гордо стоял подле своего отца, когда створки шлюзов наконец распахнулись и животворная вода хлынула на истомленную жаждой землю. Трудно найти зрелище отраднее, чем огромное, покрытое легкой рябью зеркало озера, созданного человеком; зеркало отражало купола и шпили Ранапуры, Золотого города — древней столицы острова, которую он забросил ради осуществления своей мечты.
По небу вновь прокатился гром, но Калидаса уже понял, что надежды напрасны. Даже здесь, на вершине Скалы демонов, воздух был по-прежнему тих и безжизнен, не ощущалось и намека на внезапные, беспорядочные порывы ветра, предвещающие начало муссонов. Прежде чем придут дожди, к его заботам, того и гляди, прибавится голод.
— Ваше величество, — прозвучал позади вкрадчивый голос церемониймейстера, — послы готовы в путь. Они хотели бы засвидетельствовать вам свое почтение…
Ах да, эти двое с восковой кожей, которые прибыли из-за западного океана! Жаль отпускать их: чудовищно коверкая тапробанские слова, они поведали ему о многих чудесах света, хотя и признали, что ни одно из них не может соперничать с его дворцом-крепостью в поднебесье.
Калидаса отвернулся от увенчанной белой шапкой горы и иссушенных, дрожащих в мареве равнин и стал спускаться по гранитным ступеням к залу приемов. Казначей королевского двора и его подручные несли за Калидасой драгоценности, слоновую кость и жемчуг — дары высоким, благородным мужам, что ожидают сейчас прощальной аудиенции. Скоро, очень скоро они повезут сокровища Тапробана за моря, в город, столетиями моложе Ранапуры; быть может, эти сокровища хоть на час развеют мрачные мысли императора Адриана.
Преподобный Маханаяке Тхеро не спеша подошел к северному парапету; его тога пылала оранжевым пламенем на белом фоне монастырских стен. Далеко внизу от горизонта до горизонта раскинулась шахматная доска рисовых полей, темнели полоски ирригационных каналов, синевой отливало море Параваны, а еще дальше, за этим внутренним морем, словно призрачные пузыри, парили в воздухе непостижимо огромные, даже на расстоянии, священные купола Ранапуры. Вот уже три десятилетия созерцал он эту панораму, чтобы понять наконец, что ему никогда не удастся постичь всей ее изменчивости и сложности. Краски и контуры менялись с каждым новым месяцем, нет, с каждым пролетевшим облачком. «И даже в тот день, — подумал настоятель, — который назначен мне, чтобы покинуть эту обитель, я непременно найду еще какую-нибудь перемену».
Лишь один штрих портил этот безмятежный ландшафт. Отсюда, с высоты, серая глыба Скалы демонов казалась песчинкой, но песчинкой, чуждой общей красоте. Легенда гласила, что Яккагала — осколок гималайской вершины, склоны которой некогда покрывали целебные травы, и что бог-обезьяна Хануман обронил его, спеша помочь раненым своим товарищам в те давние дни, когда отгремели битвы «Рамаяны».
Разумеется, невозможно было на таком удалении различить детали безумной затеи Калидасы — чуть заметной полоской выделялась лишь стена вокруг Садов наслаждений. Но тот, кто хоть однажды поднялся на Скалу демонов, был уже не в силах забыть ее. И перед мысленным взором Маханаяке Тхеро предстали — так ясно, словно он вновь очутился между ними, — исполинские львиные лапы, вырастающие из отвесной груди утеса, и зубчатые стены над головами потрясенных гостей; поневоле верилось, что на стенах вот-вот появится проклятый людьми король…
Сверху обрушился гром и в мгновение ока поднялся до такого могучего крещендо, будто сама гора тронулась с места. Непрерывные, находящие друг на друга раскаты проносились по небу, замирая где-то на востоке, — но эхо их еще долго отдавалось у горизонта. Никто в целом свете не принял бы такой гром за предвестника близких дождей: до начала сезона дождей оставалось еще три недели, а Служба муссонов никогда не ошибалась больше чем на двадцать четыре часа. Едва грохот смолк, преподобный Маханаяке обернулся к своему спутнику.
— Вот вам и точный расчет входных коридоров, — произнес он с раздражением чуть большим, чем приличествовало воплощению божественной дхармы [45] .— Зарегистрированы ли показания приборов?
Молодой монах бросил несколько слов в микрофон на запястье, дождался ответа и сказал:
— Зарегистрированы. Уровень шума достиг ста двадцати децибел. Еще на пять децибел выше, чем отмечалось раньше.
— Пошлите обычный протест в Центр космического контроля. Выясните, кто несет ответственность за сегодняшний случай — мыс Кеннеди или Гагарин. Или лучше пожалуйтесь в оба адреса. Хотя, конечно, это тоже ничего не изменит…
Смерив взглядом белый инверсионный след, медленно тающий в небе, Бодхидхарма Маханаяке Тхеро — восемьдесят пятый по счету носитель славного имени — вдруг поймал себя на мысли, отнюдь не достойной священнослужителя. Наверное, Калидаса отыскал бы способ вразумить диспетчеров космических линий, озабоченных лишь тем, сколько денег затрачено на килограмм полезного груза. Его способы были весьма доходчивы — посадить на кол, растоптать подковами боевых слонов или бросить в кипящее масло.
Что и говорить, две тысячи лет назад жизнь была много, много проще.
Друзья, ряды которых, увы, редели с каждым годом, называли его Джоан. Остальные если и вспоминали его, то чаще всего по прозвищу Раджа. Полное же его имя вобрало в себя отголоски пяти веков истории: Джоан Оливер де Алвис Шри Раджасингх.