Тяжелая веревка кольцами опускалась на морское дно, поднимая тучу ила, который тут же подхватило течением. Теперь, когда солнце успело подняться выше, подводный мир больше не окутывал серый сумрак. Видимость увеличилась до пяти метров, дно перестало быть неясным тусклым пятном, и Тибор смог как следует разглядеть капсулу. Очень необычный объект, сконструированный для совершенно иных условий существования, — и что-то в нем не так. Тибор не сумел бы отличить переднюю часть от задней; он не знал, в каком направлении капсула мчалась по орбите.
Тибор прижал шлем к обшивке и закричал:
— Я вернулся. Ты меня слышишь?
Тук.
— У меня есть веревка, и я намерен привязать ее к стропам парашюта. Мы находимся в трех километрах от острова и, как только сумеем оторвать капсулу от дна, поплывем к нему. Мы не можем поднять капсулу на поверхность при помощи оборудования нашего люггера, поэтому попытаемся доставить тебя на берег. Ты меня понял?
— Тук.
Он довольно быстро привязал веревку, теперь необходимо отойти в сторону, прежде чем «Арафура» начнет двигаться. Но сначала нужно кое-что выяснить.
— Эй! — закричал он. — Я привязал веревку. Через минуту мы начнем подниматься. Ты меня слышишь?
Тук.
— Тогда выслушай еще кое-что. Ты не выберешься отсюда живым. Я об этом позаботился.
Тук, тук.
— Ты будешь умирать пять часов. Мой брат мучился гораздо дольше, когда попал на минное поле. Ты понимаешь? Я из Будапешта. Я ненавижу тебя, твою страну и все, что она олицетворяет. Вы лишили меня дома, семьи, превратили мой народ в рабов. Я бы хотел видеть твое лицо — хотел бы видеть, как ты будешь умирать. Как в тот день, когда смотрел, как умирает Тео. Когда мы окажемся на полпути к острову, веревка порвется в том месте, где я ее надрезал. Я спущусь вниз и привяжу другую, но и она порвется. Так что сиди здесь и жди толчков.
Тибор неожиданно замолчал, утомленный силой затраченных эмоций. Когда ты упиваешься ликованием от собственной победы, у тебя не остается места для логики; он замолчал вовсе не для того, чтобы подумать, — наоборот, размышления его пугали. И все же где-то в глубинах его подсознания истинная правда пробивала себе дорогу к свету разума.
На самом деле он не испытывал настоящей ненависти к русским за то, что они сделали. Тибор ненавидел себя, поскольку на его совести лежало нечто более страшное. Кровь Тео и десяти тысяч его сограждан. Он был образцовым коммунистом и пассивно верил в московскую пропаганду. В школе и университете он первым искал и находил «предателей». (Скольких он отправил в лагеря и в застенки службы безопасности?) Тибор слишком поздно понял правду; но даже после этого не пытался бороться — и сбежал.
Он бежал через весь мир, чтобы избавиться от чувства вины; два лекарства — опасность и разгульный образ жизни — помогли забыть прошлое. Теперь он находил удовольствие лишь в лишенных любви объятиях, прекрасно понимая, что этого недостаточно. И если сейчас он имел право решать вопросы жизни и смерти, то только потому, что сам хотел умереть.
В капсуле наступила тишина; и в молчании русского Тибор почувствовал презрение и насмешку. Он сердито постучал по обшивке рукоятью ножа.
— Ты меня слышишь? — крикнул он. — Ты меня слышишь?
Никакого ответа.
— Будь ты проклят! Я знаю, что ты слушаешь! Если не будешь отвечать, я проделаю дыру в обшивке, и тебя затопит водой!
Он не сомневался, что при помощи ножа сумеет повредить обшивку. Однако такое развитие событий не входило в его планы; он не хотел, чтобы гибель русского оказалась слишком легкой и быстрой. Ударив на прощание по капсуле, он подал сигнал Бланко, чтобы его подняли наверх.
На поверхности его поджидали Ник и новости.
— Мы связались с Четвергом, — сказал Ник. — Русские просят всех оказать им помощь в поисках ракеты. Она должна плавать где-то у побережья Квинсленда. Похоже, она им очень нужна.
— Они передавали о ней что-нибудь еще? — с беспокойством спросил Тибор.
— О да — она дважды облетела вокруг Луны.
— И больше ничего?
— Там упоминались какие-то научные термины, но я их толком не понял.
Ничего удивительного; очень похоже на русских — до последнего скрывать, что эксперимент прошел неудачно.
— Ты передал на Четверг, что нашел ее?
— Ты что, спятил? Я уже не говорю о том, что радио не работает на передачу; я бы ничего не смог им сообщить, даже если бы захотел. Ты хорошо закрепил веревку?
— Да, давай попробуем проверить, сумеем ли мы оторвать ракету от дна.
Конец веревки намотали на мачту, и через несколько секунд она натянулась. Хотя море было спокойным, легкое волнение покачивало люггер на десять — пятнадцать градусов. После каждой волны планшир поднимался на полметра, а потом опускался. Корабль мог сдвинуть таким способом несколько тонн, но они знали, что необходимо соблюдать осторожность.
Веревка зазвенела, деревянные борта затрещали, и Тибор испугался, что ослабленный канат оборвется слишком быстро. Однако веревка выдержала, и капсула сдвинулась с места. После второго и третьего рывка капсула поднялась над дном, а «Арафура» стала немного крениться на левый борт.
— Поплыли, — бросил Ник, берясь за штурвал. — Будем надеяться, что мы протащим ее километр, прежде чем веревка оборвется.
Люггер начал медленно приближаться к острову, увлекая за собой невидимый груз. Тибор стоял у поручней, позволяя солнцу и ветру высушить его промокшую одежду, и впервые за долгое время в его душе воцарился мир. Даже ненависть перестала сжигать мозг. Возможно, как и любовь, эта страсть ненасытна; однако в данный момент он чувствовал удовлетворение.
Его решимость не поколебалась; он намеревался осуществить свою месть, возможность которой возникла так неожиданно — произошло чудо! — и он обрел власть над русским. Кровь просит крови, и теперь призраки, которые так долго преследовали Тибора, смогут обрести покой. И все же он испытывал странное сочувствие, даже жалость к неизвестному человеку, которого собрался убить, чтобы отомстить людям, бывшим когда-то его друзьями. Он отнимет у них не просто одну жизнь — что значит жизнь одного, пусть даже высококлассного, ученого для огромной России? Он отнимет у них престиж и знания — то есть то, что они ценят выше всего.
Он начал беспокоиться, когда корабль преодолел треть расстояния до острова, а веревка так и не разорвалась. Оставалось еще четыре часа пути. В первый раз ему пришло в голову, что его план потерпит неудачу, а сам он пострадает. Что, если Нику удастся доставить капсулу на берег?
Раздался резкий звенящий звук, отчего весь корабль начал вибрировать, а канат вылетел из воды, разбрызгивая во все стороны пену.
— Этого следовало ожидать, — пробормотал Ник. — Корабль начал раскачиваться. Ты спустишься сам или мне послать одного из парней?