Впрочем, это была лишь проверка, инженеры испытывали аппаратуру. Официальное открытие линии должно было стать величайшим событием в истории мировых коммуникаций. Готовилась тщательно разработанная глобальная телепередача с участием всех стран; впервые телевизионным камерам предстояло за три часа обрыскать весь свет, возвещая человечеству, что рухнул последний барьер, воздвигнутый расстояниями.
Циники уверяли, что разработка этой программы потребовала не меньших усилий, чем само создание космических станций. Причем всего труднее было выбрать «церемониймейстера» — ведущего, которому предстояло объявлять номера небывалого глобального спектакля для половины человечества.
Одному богу известно, что делалось за кулисами: сговор, шантаж, явное подсиживание… Так или иначе, за неделю до великого дня к нам прилетела внеочередная ракета с Грегори Уэнделлом на борту. Это было совсем неожиданно, ведь Грегори не пользовался среди телезрителей такой известностью, как, скажем, Джефферс Джексон в США или Вине Клиффорд в Англии. Видно, главные фавориты подсидели-таки друг друга, и Грег получил заманчивое назначение благодаря одному из тех компромиссов, которые так хорошо известны политиканам.
Уэнделл начинал свою карьеру рядовым диктором одной из университетских радиостанций американского Среднего Запада, потом вел программы ночных клубов Голливуда и Манхэттена, и наконец ему поручили ежедневную передачу во всеамериканском вещании. Не считая покровительственно-непринужденного тона, главным активом Грега был глубокий, бархатный голос — видимо, дар негритянских предков. Даже если вы вовсе не соглашались с тем, что он говорил, если он всю душу из вас выматывал своим интервью, все равно слушать его было одно удовольствие.
Мы показали Грегу всю космическую станцию, даже (вопреки правилам) вывели его через воздушный шлюз в космос, облачив в скафандр. Ему все пришлось по душе, но две вещи особенно понравились.
— Воздух у вас тут куда лучше той дряни, которой мы дышим в Нью-Йорке, — сказал он. — В первый раз, с тех пор как я на телевидении, моя носоглотка в порядке.
И еще он одобрил меньшее тяготение: на ободе станции человек весил половину земного веса, а возле оси — вообще ничего.
Однако новизна окружения не отвлекла Грега от работы. Он по многу часов проводил в центральной аппаратной — размечал сценарий, отрабатывал свои реплики, изучал дюжины мониторов, которым предстояло быть его окнами в мир. Однажды я застал его, когда он репетировал представление королевы Елизаветы, которая должна была говорить из Бэкингемского дворца в самом конце программы. Он настолько увлекся, что даже не заметил меня, хотя я стоял рядом.
Да, эта телепередача вошла в историю. Впервые миллиард людей одновременно смотрели программу, которая создавала эффект присутствия в любом уголке Земли, зрители наблюдали перекличку виднейших граждан мира. Сотни камер на земле, в небесах и на море пытливо всматривались во вращающийся земной шар; и в конце на экране появилась великолепная панорама Земли. Благодаря трансфокатору в камере, установленной на спутнике, наша планета как бы медленно удалялась, пока не затерялась среди звезд…
Конечно, не обошлось без накладок. Одна камера, установленная на дне Атлантического океана, не включилась своевременно, и пришлось зрителям дольше задуманного любоваться Тадж-Махалом. Из-за неправильного соединения русские субтитры легли на картинку, идущую на Южную Америку; в это время половина Советского Союза пыталась читать по-испански. Но это мелочи перед тем, что могло случиться…
И все три часа, одинаково непринужденно представляя знаменитых людей и неизвестных, звучал красивый, но ничуть не манерный голос Грега. Он превосходно выполнил свою задачу, и, как только передача кончилась, с Земли посыпались поздравления. Правда, ведущий их не слышал: после переговоров со своим агентом он лег спать.
На следующее утро его ждала идущая на Землю ракета, а на Земле — любая должность, какую он только пожелает. Но ракета ушла без Грега Уэнделла, отныне младшего диктора Второй Релейной.
— Они решат, что я свихнулся, — сказал он, радостно улыбаясь. — Но на что мне сдалась вся их мышиная возня? Здесь я вижу всю Вселенную, воздух чистый, никакого смога, тяготение такое, что я чувствую себя Геркулесом, и мои бывшие жены, эти три душки, не смогут до меня добраться.
Грег послал уходящей ракете воздушный поцелуй.
— До свидания, Земля! — крикнул он. — Я вернусь, как только начну тосковать по заторам на Бродвее и мглистым рассветам. А одолеет ностальгия — достаточно нажать кнопку, и я увижу любой уголок планеты. Здесь я по-настоящему в гуще событий, не то что на Земле. А захочу — могу совсем отгородиться от человеческого рода.
Продолжая улыбаться, он смотрел, как ракета начинает свое долгое падение на Землю, где богатство и слава напрасно ждали его. Затем, весело насвистывая, двухметровыми шагами вышел из контрольного пункта: пора было читать прогноз погоды для Южной Патагонии.
Должен сразу же вас предупредить: у этой истории нет конца. Зато начало можно установить точно — я познакомился с Джулией, когда мы учились вместе в Астротехе. Я уже был в аспирантуре, она перешла на последний курс факультета физики Солнца, и весь последний год в институте мы встречались довольно часто. У меня до сих пор цела шерстяная шапочка, которую она связала мне, чтобы я не набил себе шишек гермошлемом. (Нет-нет, я никогда ее не надевал, это было бы кощунством!)
Увы, когда меня назначили на Вторую Релейную, Джулия попала на Солнечную обсерваторию — на таком же расстоянии от Земли, но в нескольких градусах восточнее по орбите. Вот так: оба на высоте сорока тысяч километров над центром Африки, а между нами тысяча шестьсот километров пустынного, враждебного космоса.
Первое время мы были слишком заняты и не так сильно ощущали боль разлуки. Но когда прошла прелесть новизны и жизнь в космосе стала привычной, наши мысли полетели через разделяющую нас бездну. И не только мысли: я наладил дружбу со связистами, и нам с Джулией удавалось побеседовать, пользуясь межстанционным телеканалом. Правда, почему-то на душе только хуже, когда глядишь друг на друга и не знаешь, сколько еще людей видят вас в то же время. Космическая станция не создана для личной жизни…
Иногда я наводил один из наших телескопов на недосягаемую сверкающую звезду обсерватории. Кристальная чистота космоса допускает огромные увеличения, и я видел все подробности — солнечные телескопы, герметичные сферы, в которых жили сотрудники, карандашики транспортных ракет, прилетавших с Земли. Часто среди аппаратуры двигались фигурки в скафандрах, и я напрягал зрение, тщетно пытаясь их распознать. Даже с двух метров трудно узнать человека, облаченного в космический скафандр, и все-таки я не мог удержаться от попытки.
Мы уже покорились необходимости призвать все свое терпение и ждать, ждать полгода до отпуска, и вдруг нам повезло. Еще не прошло и половины нашего срока, когда начальник транспортной секции внезапно объявил, что отправляется с сачком ловить метеоры. Буйным он не стал, но все-таки пришлось вернуть его на Землю. А меня назначили врио; таким образом я, во всяком случае теоретически, стал вольным сыном эфира.