Шел к концу четвертый день его художнических трудов — так долго Брент еще никогда не работал ни над одной вещью, — когда юноша начал замедлять темп. С деталями можно было возиться сколь угодно долго, но это грозило риском испортить картину. Не без гордости за полученный результат, он отправился на поиски Трескона.
Искусствоведа он нашел в галерее спорящим с коллегами о том, что из накопленных человечеством предметов искусства следует спасать, а что — нет. Латвар и Эрлин угрожали физической расправой, если на борт будет взята еще одна картина Пикассо или Фра Анжелико. Поскольку Брент не слышал ни о том ни о другом, он без угрызения совести выложил собственную просьбу.
Трескон в молчании стоял перед картиной, время от времени взглядывая на оригинал. Его первый вопрос был совершенно неожиданным.
— Кто эта девушка? — спросил он.
— Вы сами сказали мне, что ее звали Еленой, — удивился Брент.
— Я имею в виду ту, которую ты на самом деле изобразил.
Брент посмотрел на холст, затем снова на оригинал. Странно, что он не замечал разницы раньше, но в женщине, которая стояла на стене крепости, безусловно было что-то от Ирадны. Копии, которую он хотел сделать, не получилось. Его ум и сердце выразили себя его же руками.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — медленно произнес он. — В моей деревне есть девушка, на самом деле я и пришел-то сюда, чтобы найти ей какой-нибудь подарок — что-нибудь, что произвело бы на нее впечатление.
— Значит, ты зря потратил время, — веско изрек Трескон. — Если она действительно любит тебя, она скоро скажет тебе об этом. Если нет — ты не сможешь заставить ее. Все очень просто.
Бренту это вовсе не казалось таким простым, но он предпочел не спорить.
— Вы не сказали мне, что вы об этом думаете, — проговорил он.
— В работе что-то есть, — осторожно ответил Трескон. — Через тридцать, ну, может быть, двадцать лет ты сможешь чего-то достичь, если будешь продолжать заниматься. Конечно, мазки довольно грубые, а эта рука выглядит как гроздь бананов. Но у тебя хорошая, смелая линия, и я высоко ценю то, что ты не стал делать точную копию. Ее может сделать любой дурак — но твоя работа говорит о том, что ты обладаешь своеобразной индивидуальностью. Тебе необходимо больше практики и, что еще важнее, больше опыта. Ну, я думаю, это мы тебе можем обеспечить.
— Если вы имеете в виду отлет с Земли, — сказал Брент, — то это не тот опыт, который мне нужен.
— Это принесет тебе пользу. Неужели мысль о путешествии к звездам не вызывает возбуждения в твоем уме?
— Нет, только тревогу. Но я не могу воспринимать это всерьез, потому что не верю, что вы можете заставить нас улететь.
Трескон мрачновато улыбнулся.
— Вы очень быстро улетите отсюда, когда Сигма-поле высосет звездный свет с вашего неба. И может быть, это вовсе неплохо. У меня есть предчувствие, что мы прибыли как раз вовремя. Хотя я часто посмеиваюсь над учеными, они навсегда освободили нас от застоя, который охватил твою расу.
Тебе нужно оторваться от Земли, Брент; ни один человек, проживший всю жизнь на поверхности планеты, никогда не видел звезд, но только их слабое отражение. Ты можешь вообразить, что это значит — висеть в космосе в самом центре одной из великих систем и видеть вокруг себя цветные слепящие солнца? Я видел это, и я видел звезды, плывущие в кольцах малинового огня, как ваша планета Сатурн, но в тысячу раз больше. А можешь ты вообразить ночь в мире, расположенном возле центра Галактики, где все небо сияет звездным туманом, который еще не породил звезд? Ваш Млечный Путь — лишь рассеянная горстка третьеразрядных солнц. Подожди, вот увидишь Центральную Туманность, тогда узнаешь, что такое настоящие звезды! Выпей свою порцию всего, что может предложить тебе Вселенная, а затем, если захочешь, возвращайся на Землю со своими воспоминаниями. Тогда ты сможешь начать работу. Только тогда, но не раньше, ты узнаешь, художник ты или нет.
Все это произвело на Брента впечатление, но не убедило.
— Если согласиться с вашими аргументами, — сказал он, — настоящее искусство начинается только после путешествия в космос.
— Ну, на этом тезисе основана целая искусствоведческая школа, — ответил Трескон. — На самом деле космическое путешествие — это одна из самых значительных вещей, которые повлияли на искусство. Путешествия, исследования, контакт с другими культурами — все это великий стимул для развития интеллектуальной деятельности, — Трескон сделал жест в сторону фрески на стене перед ними. — Люди, которые создали эту легенду, были мореплавателями, и пол мира побывало в их портах. Но через несколько тысяч лет моря стало слишком мало для вдохновения или приключений, и тогда пришло время отправляться в космос. Ну, а теперь это время пришло для тебя, нравится тебе это или нет.
— Не нравится. Я хочу жить здесь с Ирадной.
— То, чего людям хочется, и то, что им принесет пользу, — абсолютно разные вещи. Я желаю тебе удачи как живописцу, но не знаю, стоит ли пожелать тебе удачи в твоем другом стремлении. Великое искусство и блаженство у домашнего очага взаимно исключают друг друга. Рано или поздно тебе придется выбирать.
«Рано или поздно тебе придется выбирать». Эти слова все еще звучали в мозгу Брента, когда он шел по великой дороге к гряде холмов, а ветер дул ему навстречу. Солнышко явно жалела, что каникулы кончились, и двигалась вперед неохотно. Но постепенно пейзаж вокруг них менялся, линия горизонта отодвигалась к морю, и город стал все больше походить на игрушку, сложенную из разноцветных кубиков, — игрушку, над которой неподвижно и без всяких усилий висел космический корабль.
В первый раз Брент увидел корабль целиком — он находился примерно на уровне его глаз, — и юноша смог охватить корабль взглядом. По форме он представлял цилиндр, но заканчивался сложными многогранными конструкциями, о чьих функциях Брент не мог даже строить догадок. Огромная закругленная задняя часть ощетинивалась равно таинственными выпуклостями, рифлениями и куполами. В нем скрывались мощь и целеустремленность, но не было красоты, и Брент смотрел на него с неприязнью.
Этот мрачный монстр, узурпировавший небо, — если бы он мог рассеяться и исчезнуть, как облака, проплывающие мимо его бортов! Но корабль не исчезнет лишь потому, что Бренту этого хочется. По сравнению с теми силами, которые были задействованы здесь и сейчас, Брент и его проблемы казались просто микроскопическими, и юноша это прекрасно знал. Короткая передышка в истории, тихая минута между вспышкой молнии и первым раскатом грома. Вскоре над планетой разразится гроза, и этого мира не станет вовсе, а он и его народ сделаются бездомными изгнанниками среди звезд. Это было будущее, которое он не осмеливался вообразить, будущее, страшившее гораздо глубже, чем могли понять Трескон и его товарищи, для которых Вселенная была игрушкой уже пять тысяч лет.
Казалось несправедливым, что это должно было случиться именно в его время, после всех этих безмятежных веков. Но человек не может торговаться с судьбой и выбирать покой или приключения по своей воле. Приключения и перемены опять пришли в мир, и он должен воспользоваться этим — как сделали его предки, когда начался век космоса и первые хрупкие корабли устремились к звездам.