На тысяча двести восемьдесят второй день нашего оплаченного путешествия к облаку Оорта основным развлечением стало чтение писем. Вера весело зазвонила, и мы все явились получать почту. Сексуально озабоченная младшая сестра моей жены получила целых шесть писем от кинозвезд. Впрочем, не все они были кинозвездами. Добрая половина из них занимались бизнесом или политикой, часто мелькали на экране или на страницах иллюстрированных журналов — то, что нужно для девчонки в четырнадцать лет. Она писала им глупые пространные письма, потому что именно в этом возрасте еще не совсем сложившимся девочкам требуются кумиры, о которых они могли бы мечтать. Как ни странно, некоторые из звезд отвечали ей. Но скорее всего потому, что это советуют делать в рекламных целях пресс-агенты.
Со старой родины пришло письмо моему тестю Пейтеру, длинное и по-немецки обстоятельное. Его приглашали вернуться в Дортмунд, выставить свою кандидатуру в мэры, бургомистры — или как там это называется? Разумеется, предполагая, что из путешествия он вернется живым.
Неожиданным оказалось личное письмо моей жене Ларви, вероятно, от прежнего друга. И послание всем нам от бедного вдовца Триш Боувер. Сам Хансон Боувер себя не считал вдовцом, и смысл его записки сводился к просьбе помочь отыскать жену. С этого, собственно, послание и начиналось: «Не встречали ли вы какие-нибудь следы корабля Триш?»
Коротко и ясно. Вероятно, ему больше нечего было сказать.
Я велел Вере отправить Хансону обычный ответ: «К сожалению, нет». У меня достаточно было времени для подобного ответа, потому что Поду С. Холлу, то есть мне, не пришло ничего.
Меня редко балуют письмами, поэтому я так много играю в шахматы. Пейтер утверждает, что мне сильно повезло — я совершенно случайно оказался участником полета. По его словам, этого бы не произошло, если бы он не потратил все свои деньги, финансируя нашу семью. Ну и конечно же, сыграло роль его умение устраивать дела. Но здесь он не совсем прав. Для того чтобы отправиться в это путешествие, все мы постарались на славу.
Пейтер хороший химик, я — инженер. Моя жена Дорема, хотя лучше ее так не называть — моя половина охотнее откликается на Ларви, — она пилот. И надо отдать ей должное, очень хороший пилот. Ларви моложе меня, однако она шесть лет провела на Вратах. Ей не повезло, но там она многому научилась. И не только в области пилотирования. Иногда я смотрю на руки Ларви с ее пятью браслетами — по одному за каждый полет, на ее сильные руки, твердо и уверенно лежащие на приборах контроля корабля, теплые и согревающие, когда она касается меня. Я почти не знаю подробностей ее пребывания на Вратах. И в этом есть смысл — возможно, мне и не стоит этого знать.
И наконец, последний из нашей компании — младшая сестра Ларви, Джанин. Ах, Джанин! Чаще всего она соответствует своему возрасту, но иногда мне кажется, что ей не меньше сорока лет. Когда Джанин четырнадцать, она пишет сентиментальные письма своим кинозвездам и играет в игрушки — рваным броненосцем-армадилом, ритуальным веером хичи (настоящим) и огненной жемчужиной (поддельной). Их купил ей отец, чтобы уговорить принять участие в полете. Когда же ей сорок, Джанин заигрывает со мной. Так мы и живем — три с половиной года на поводке друг у друга. И делаем все для того, чтобы друг друга не поубивать.
Мы не одни в этом районе космоса. Изредка нам приходят весточки от ближайших соседей: с базы на Тритоне или с какого-нибудь исследовательского корабля. Но Тритон, вместе с Нептуном, далеко от нас — сообщение идет целых три недели. А у исследовательского корабля мало энергии, хотя до него около пятидесяти световых часов. Не похоже на дружескую болтовню через садовую ограду.
Поэтому мне приходится играть в шахматы с нашим корабельным компьютером.
На пути к облаку Оорта особенно нечего делать. Выбор небольшой — несколько компьютерных игр. Но это позволяет мне не принимать участие в кровопролитной войне двух женщин, которая постоянно свирепствует на нашем маленьком корабле. Если нужно, своего тестя я могу выдержать довольно долго. Тем более что он держится обособленно, насколько это возможно в четырехстах кубических метрах жилой площади. Но не всегда выношу двух его сумасшедших дочерей, хотя люблю обеих.
Все эти тяготы было бы легче выносить, если бы у нас было больше пространства. Здесь невозможно выйти погулять вокруг квартала, чтобы успокоиться. Лишь иногда я позволяю себе короткую вылазку в открытый космос, чтобы проверить состояние боковых грузов, а заодно отдохнуть от своих неспокойных попутчиков и полюбоваться на Солнце. Все-таки оно все еще самая яркая звезда в своем созвездии. Но Сириус, который давно маячит перед нами, значительно ярче, и Альфа Центавра, сбоку и ниже эклиптики, тоже.
Правда, через час моя прогулка по ближнему космосу заканчивается, и приходится возвращаться назад в корабль. Надо заметить, не очень роскошный корабль. Этот летающий склеп предназначен только для шести месяцев полета. А мы сидим в нем взаперти уже три с половиной года. Бог мой! Мы, должно быть, сошли с ума, когда дали согласие на эту китайскую пытку. Что хорошего в нескольких миллионах долларов, если у тебя поехала крыша?
С нашим корабельным мозгом ужиться гораздо легче. Играя в шахматы, с наушниками на голове, я могу хоть на время отключиться от Ларви и Джанин. Имя моего шахматного партнера — Вера, это моя выдумка и ничего общего не имеет с ее полом. Кстати, и с правдивостью тоже. Я так запрограммировал Веру, что иногда она может пошутить и даже дать дельный совет. Когда Вера поддерживала связь с большими компьютерами на Земле, она была очень, очень умна. Но теперь Вера не способна сказать что-нибудь толковое, потому что сигнал идет двадцать пять суток, и наша невидимая советчица страшно поглупела.
— Пешка на поле D-четыре, к королевской ладье, Вера.
— Спасибо... — Последовала долгая пауза. Вера проверяла, с кем она говорит и что я сделал... — Слон берет коня, Пол.
Я без труда обыгрываю Веру, когда она не мошенничает. Как это у нее получается? В самом начале пути я выиграл у Веры партий двести. Потом она одну. Я ответил ей еще пятьюдесятью выигрышами. Она мне одним. Следующие двадцать партий мы шли наравне, а затем Вера начала меня все время побеждать. Пока я не понял, как она это делает. Вера передавала расположение фигур большим компьютерам на Земле, а в перерывах — Пейтер или одна из женщин часто отвлекали меня от игры — получала от своей более умной подружки с Земли анализ своих планов и предложения по усилению игры. Большие машины сообщали Вере, какой может быть моя стратегия и как ей противостоять. Когда подсказчица догадывалась правильно, корабельная Вера меня побеждала. Но я даже не пытался ей помешать. Просто перестал делать перерывы. А потом мы улетели так далеко, что Вера больше не могла получать помощь, и я снова начал выигрывать все партии.
Шахматы — единственная игра, в которую я выигрывал все эти три с половиной года. У меня нет никакой возможности одержать победу в большом состязании между моей женой Ларви и ее четырнадцатилетней сводной сестрой Джанин. Как-то незаметно старый Пейтер оказался в стороне, переложил свои родительские обязанности на мою жену. Ларви старалась быть матерью Джанин, а та, в свою очередь, сделала все, чтобы стать ей врагом. И, надо сказать, преуспела в этом. Правда, не одна Джанин была тому виной. Ларви немного выпивала — таким способом она избавлялась от скуки — и, будучи нетрезвой, часто придумывала всякую ерунду: вдруг обнаруживала, что Джанин пользовалась ее зубной щеткой или что она выполнила приказ и убрала маленькое помещение для приготовления пищи, но органику не бросила в утилизатор. Тут-то все и начиналось. Время от времени сестры заводили чисто женские беседы, которые заканчивались всегда одинаково.