— А что думает наша подружка-поломойка?
Рали пожала плечами:
— Она тоже не знает. И даже не догадывается. Она говорит, что если бы она догадалась, то не стоило и делать из этого такую тайну.
Несмотря на тот факт, что дело требовало незамедлительного решения, было ясно, что эта канитель растянется на несколько недель. Янош, получив информацию Рали, продолжал потихоньку обрабатывать своих оппонентов.
У меня же, помимо всего прочего, на руках было дело и семья. Вскоре после нашего возвращения в Ориссу появилась одна идея. Она проклюнулась еще после смерти моего верного слуги Инза. Поначалу она показалась мне глупой, но впоследствии, видя, как люди на улицах реагируют на Далекие Королевства, рассматривая их с точки зрения увеличения благосостояния Ориссы, я всерьез задумался над этой идеей. И для начала я переговорил с Диосе.
— Мы не так давно живем вместе, любовь моя, — начал я. — Но за это время я нашел в тебе не только любящую жену и надежного товарища, но и мудрейшего из окружающих меня советников.
— Спасибо за такие слова, муж мой, — ответила она. — Но ты мог бы приступить к делу и без вступления. Ведь в тот день, когда ты перестанешь со мной советоваться, я просто сяду на корабль до Салси, где на женщину предварительно не выливают бальзам, чтобы спросить ее мнение.
Я покраснел, а Диосе рассмеялась и обняла меня:
— Ну не бойся, любимый мой Амальрик. Ведь если бы ты мог обращаться с женой так, как делают это ориссианские мужчины со своими женами, я бы почувствовала это в самом начале. И не стала бы спать с тобой в первом попавшемся месте.
Она откинулась на подушки, устраиваясь поудобнее, и погладила себя по еще больше округлившемуся животу. Акушерка сказала, что нам не долго осталось ждать встречи с нашей дочерью Эмили.
— Слушай внимательно, малышка, — сказала Диосе, обращаясь к животу. — Твой папка собирается говорить.
Я улыбнулся и сказал:
— Мне кажется, я нашел причину всей этой сумятицы, происходящей в Ориссе. И это же — причина того, что Далекие Королевства так завладели всеми умами. Да и ты сама не раз упоминала об этом как о существующей болезни.
— Ты имеешь в виду общественное положение, а вернее, отсутствие такового у женщин? — спросила она.
— И это тоже. Женщины в этом смысле показательный фактор. В Ориссе каждый пребывает в той роли, которая досталась ему при рождении. Женщина, конечно, может несколько улучшить свое положение. И это все неизменно для всех классов населения Ориссы. За редким исключением, кораблестроитель остается кораблестроителем, конюх — конюхом; раб так и будет трудиться бесплатно, И так далее. Халаб столкнулся с непреодолимым барьером, когда попытался стать воскресителем.
— Да, в этом городе мечтателю трудновато, — согласилась Диосе.
— Ты угодила в самую точку, — сказал я. — Мечты в Ориссе не запрещены, но определенно не поощряются. Ох, как же мы любим дурачить сами себя! Нас забавляют дерзкие разговоры о том, что из простого мужика может получиться хороший господин. Но дайте этим самым мужикам такую возможность, и они ею не воспользуются.
— А тебе-то что до этого? — спросила она.
— Я хотел бы обратиться к низшим из низших, — сказал я. — Я бы освободил рабов. Убрал бы этот барьер и открыл дорогу течению. И тогда оно снесло бы все плотины, и каждый класс получил бы доступ к счастью, и тогда… Кто знает. Может быть, однажды и раб стал бы господином.
Диосе подбодрила меня сияющей улыбкой, отчего я испытал неведомое доселе наслаждение проповедника. Она сказала:
— Говоря от имени ориссианской женщины, которая не многим отличается от раба, хотя сама я в этом доме кто угодно, только не раб, я от души согласна. И наш отважный друг Янош — пример того, что может достичь бывший раб.
— И для начала я бы хотел начать с собственного примера, — сказал я. — Нам придется сохранять полное хладнокровие, потому что, боюсь, если мы громко объявим об освобождении своих рабов, поднявшийся шум подвергнет риску весь наш план.
— Разумно, — сказала она. — Если об этом сначала узнают немногие и новость будет передаваться слухами, становясь все громче, эффект будет гораздо значительнее.
— Загвоздка только в моих братьях, — сказал я. — Чтобы от нашей затеи был толк, надо, чтобы все Антеро освободили всех своих рабов. Так что предстоит серьезная семейная схватка.
— Хорошо. Это подразгонит им кровь. Твои братья нуждаются во встряске. Слишком долго они жили за спиной отца, а теперь живут за твоей.
Мои братья без энтузиазма приняли такую идею. Семейство Антеро владело примерно ста пятьюдесятью рабами высокой квалификации, стоящими немалые деньги. Среди них были искусные корабелы и агрономы, образованные клерки и управляющие. Отпуская их, мы расставались примерно с одной пятой нашего семейного состояния. Главные возражения последовали от самого старшего брата, Порсемуса. Он был в два раза старше меня и больше всех был похож на отца внешне, но отнюдь не характером.
— Твой план безумен, — сказал он. — Ты нас по миру пустишь. Кто займет места рабов? Ведь тогда придется платить людям жалованье, приятель! Мы просто не можем допустить этого.
Я сказал:
— Сейчас мы обсуждаем не вопрос денег. Если мы делаем правильное дело, то не надо задумываться над затратами. Однако, если вы настаиваете…
Я взял из стопки книг перед собой один гроссбух.
— Давайте посмотрим на это дело с цифрами в руках, и вы убедитесь, что дешевле предоставить человеку работу за вознаграждение, чем поработить его. Свободный человек сам оплачивает свое содержание. Работает он усерднее, поскольку не теряет надежды улучшить свое положение, в то время как рабу нет смысла стараться — он так и останется рабом, чего же зря надрываться? — Я открыл книгу и постучал по колонкам цифр. — Смотри, Порсемус, Вот уже пятнадцать лет, как урожайность в твоих парниках остается на одном уровне. Только однажды цифры показали увеличение. — Он, нахмурясь, посмотрел на цифры. — И случилось это в тот год, когда эпидемия уменьшила численность твоих рабов, — продолжал я. — И нам пришлось на их место нанять свободных мужчин и женщин. И урожай увеличился, так ведь? А просто было меньше потерь, потому что, работая за деньги, те трудились усерднее и быстрее.
Братья удивленно начали переговариваться. И только Порсемус продолжал упрямиться, как всякий недалекий человек.
— Нельзя судить только по одному году, — сказал он.
— А я и не сужу. — Я подтолкнул к нему всю кипу книг, чтобы он занялся их изучением, если пожелает. — Я обнаружил и множество других примеров. Из года в год можно увидеть, что наши доходы увеличивались именно тогда, когда мы нанимали людей за деньги, а не заставляли трудиться рабов. А чтобы быть совершенно честным, я не рассматриваю здесь наши торговые перевозки на судах, хотя именно в этом пункте и находятся наши главные доходы. Как вам известно, в этой торговле мы редко пользуемся услугами рабов… Именно по причинам, которые я вам только что изложил. Потому что даже самый бестолковый купец понимает, что главный движущий мотив торговли — прибыль.