Сержант замолчал, вытащил из-за пазухи какой-то потрепанный тряпичный сверток и протянул мне.
— Как доказательство, — сказал он, — эти лживые подонки дали капитану вот это.
Я развернул тряпку и не сразу понял, что это. Оказалось, военное знамя, грязное, серое от древности. Но ясно просматривалось изображение: луч солнца и свернувшаяся змея. Я прекрасно помнил эту картинку. Перед моими глазами встало горное ущелье неподалеку от Перечного побережья и воин в янтаре, чьи останки мы предали последнему упокоению. Такой же солнечный луч и змея были вытеснены на кожаном кошельке воина.
Сержант Мэйн сказал:
— Нам сказали, что это знамя развевалось над воинами Далеких Королевств. И осталось у них после того, как их воины последний раз приходили Вахумве на помощь.
— И что же решил Янош? — спросил я.
— Он согласился, что это знамя из Далеких Королевств и что это символ их правителей.
— Он был уверен в этом? — спросил я.
— Уверен и тогда, — ответил Мэйн, — и в тот день, когда отдавал мне знамя, надеясь, что я выживу и увижу вас.
Я свернул знамя и положил его в письменный стол. Оно и по сей день лежит там. Затем я попросил сержанта продолжать.
— Итак, люди того города божились, что дружат с Далекими Королевствами?
— Да, господин Антеро. Так эти — лжецы нам рассказывали, — горько сказал Мэйн. — Они также сообщили, что, выдержав несколько суровых войн с варварами Спорных земель, они утратили связь с Далекими Королевствами. И именно из-за этих войн так много у них пустующих жилищ, где мы можем спокойно расположиться. И поэтому нет нужды разбивать палатки или спать на земле. Да плюс к тому тепло настроенное общество местных многочисленных вдов и симпатичных женщин… Нас не пришлось долго упрашивать.
Мэйн поднес к губам чашу с настоем целебной травы, но отставил ее в сторону и спросил, нельзя ли бренди. Я налил ему бокал, и он продолжал рассказ:
— Итак, мы поселились там, и мало-помалу к тому времени, когда грянули первые зимние вьюги, от того, что некогда было войском, остались лишь воспоминания. Зачем учения и дисциплина, когда лучше посиживать у очага с подружкой и бокалом вина? Не нравилось мне все это. Я чувствовал себя болваном в какой-то игре, где нас дурачат, а за нашими спинами перемигиваются.
Я был озадачен: ведь наверняка за время, проведенное там, мы с Яношем должны были бы увидеть признаки существования этого города — дым из труб днем, отблески огня ночью. Но может быть, и нет, может быть, город скрывался в складках местности. Мэйн рассказывал, что Янош делал попытки разведать дорогу к перевалу, но каждый раз мешала погода. Наконец ему надоело месить грязь и снег, и он вновь углубился в свои занятия.
— Хотя, боюсь, толку от них ему и нам всем было мало.
В канун праздника середины зимы жители города объявили о проведении общего пиршества. Оно состоялось в огромном зале, уставленном длинными столами с изысканными блюдами. Рядом с каждым мужчиной сидела женщина. По залу туда и сюда сновали слуги с блюдами и подносами, играла музыка, надушенные ковры источали аромат.
— Я и сам не знаю, почему я заявился туда при оружии, — сказал Мэйн. — Но тем не менее в рукав я засунул кинжал, помня, что гостеприимство нередко идет рука об руку с коварством. И я благодарю богов за этот свой не очень-то вежливый поступок.
— Сигнала к действию он не заметил, но вдруг увидел, что сидящая напротив женщина всадила кинжал в спину своего сотрапезника. В зале воцарилось кровавое безумие, когда на ориссиан обрушился шквал сабельных и кинжальных ударов.
— Мой клинок оказался проворнее соседского. Она упала, и тут вскочил капитан Янош и, орудуя здоровенным канделябром как дубинкой, начал крушить налево и направо. Я понимал, что мы уже покойники, но уж коли начал проливать кровь, то не сразу остановишься. — Он содрогнулся. — Я видел, как хорошенькая блондинка, взгромоздившись на колени генерала Версреда, впилась ему зубами в глотку, подобно волчице. А затем она и остальные… принялись жрать.
Мужчины и женщины города с жадностью набросились на убитых, совершенно не обращая внимания на еще оставшихся в живых ориссиан, И пока длилось это безумие, остатки разгромленной экспедиции, успев похватать из оружия и снаряжения кто что мог, кинулись искать спасения в ночи и воющем зимнем ветре. Странно, но их не стали преследовать обитатели этого жуткого города по имени Вахумва.
— Возможно, они удовольствовались тем, что получили, — сказал Мэйн.
Я согласился с ним, хоть и подумал, что нужна им была все-таки не плоть человеческая, но не стал высказываться.
В этой резне уцелели две или три сотни ориссиан. У них остался командир Янош, а из офицеров в живых оказались только два легата. Началось долгое и мучительное отступление. Но теперь за работу взялась смерть: люди падали от истощения, от жажды, их захватывали в плен или умерщвляли кочевники.
— В конце концов нас осталось около тридцати человек, а из офицеров только Янош. Ориентироваться мы могли только по солнцу и звездам и брели, приблизительно придерживаясь маршрута. И вот мы вышли-таки к морю, но западнее земли прибрежного народа, на какой-то пустынный участок берега. Двое из наших знали, как строить плоты. Мы сколотили их на скорую руку, соорудили небольшие паруса из той одежды, без которой можно обойтись, и отдались на волю богов, надеясь, что течение и ветер отнесут нас к Редонду.
Но они так и не добрались до этого торгового города. Вместо этого их захватила какая-то галера.
— Они утверждали, что они пираты, но среди них царила настоящая воинская дисциплина. Определенно, это было военно-морское судно ликантиан. В сражении с ними пали восемь наших людей. Остальных посадили на цепь в форпике корабля, и он направился в Ликантию. Мы с капитаном Серый Плащ задумали план бегства, и, когда нас, перед тем как судно вошло в этот проклятый Ликантийский залив, вывели на палубу, мы привели его в действие. Идея была такая: Янош устроит свалку, к которой, может быть, подключатся все, а я, поскольку всегда был отличным пловцом, прыгну за борт и постараюсь добраться до земли. Капитан, если повезет, должен был броситься вслед за мной. — Мэйн горько покачал головой. — Но последнее, что я видел, это как капитана одолели два охранника. Затем вокруг меня в воду полетели стрелы, и мне пришлось нырнуть под воду и проплыть там какое-то время.
Мэйн выбрался на берег в тот момент, когда судно, миновав громадную охранительную цепь, входило в гавань Ликантии. Он ничем не мог помочь Яношу и остальным; ему оставалось разве что добраться до Ориссы и принести сюда эти печальные вести. Об остатке пути он поведал уже равнодушно, словно дикие звери и ликантианские патрули уже не имели никакого значения. А может быть, после такого путешествия остальное действительно кажется мелочами.
Мэйн закончил рассказ. Я налил ему еще бренди и задумался, что же делать дальше. Но уже через два часа ситуация совершенно изменилась. Кто-то — охранник ли у ворот, случайный прохожий, а может быть, кто-нибудь и из слуг — распустил слух. Орисса была оглушена новостью. И раньше случались катастрофы, но такого сногсшибательного крушения еще не было. Ни одного вернувшегося из двух тысяч, кроме Мэйна. Все или погибли, или пропали в далеких краях, или оказались в рабстве: три магистра, молодые, но весьма уважаемые, генерал Версред и его штаб, другие офицеры, известные своим мужеством, вся личная охрана магистрата, не считая одной когорты, оставшейся дома, и плюс к тому тысячи простых солдат, самых храбрых юношей Ориссы, тысячи гражданских — мужчин и женщин.