— Что вы водите? — спросила она. — Старый «мустанг»?
— Да. Восемьдесят восьмого года.
— Пятилитровый?
— Да.
— Вам он нравится?
— Очень.
— Сколько выжимает?
— Не знаю. Думаю, что много.
— Боитесь его?
— Уважаю. Скажем так, использую с уважением.
— Вы знали о нем или купили случайно?
— Знала достаточно для того, чтобы купить на аукционе. Увидела и купила. Окончательно узнала его много позже.
— Как вы думаете, он обскачет мой «порше»?
— В зависимости от того, какой «порше». Мне необходимо поговорить с вашим братом, мисс Вергер.
— Минут через пять они покончат с его туалетом. Но мы можем начать беседу здесь.
Саржевые бриджи на внушительных бедрах Марго Вергер зашелестели, когда она начала широкими шагами подниматься по ступеням. Ее волосы, по цвету напоминающие кукурузные рыльца, настолько поредели, что Старлинг спросила себя, не увлекается ли Марго стероидами.
Большую часть своего детства Старлинг провела в лютеранском приюте, и дом Вергеров, с его просторными помещениями, ярко раскрашенными балками на потолках и портретами каких-то важных покойников на стенах, казался ей музеем. На лестничных площадках красовались китайские вазы из перегородчатой эмали, а коридоры были застланы длинными ковровыми дорожками из Марокко.
Но на подходе к новому крылу особняка высокому стилю пришел конец. В сугубо функциональное, современное строение вели широкие двери из непрозрачного стекла, резко контрастирующие со сводчатым потолком зала.
Пройдя через эти двери, Марго Вергер остановилась и, обратив на Старлинг свои блестящие воспаленные глаза, сказала:
— Некоторым трудно общаться с Мейсоном. Если вам станет не по себе и вы не выдержите, я смогу ответить на все те вопросы, которые вы забудете ему задать.
Помимо общеизвестных чувств, люди обладают еще одним. Это чувство присуще всем, оно признано всеми, но пока не получило названия. Впрочем, его можно назвать удовольствием от предвкушения возможности выразить кому-то свое презрение. По лицу Марго Старлинг поняла, что та надеется именно на это.
— Благодарю вас, — бросила она.
К удивлению Старлинг, первое помещение в новом крыле оказалось большой и прекрасно оборудованной комнатой для игр. Среди бесчисленных мягких игрушек огромного размера резвились два малыша афроамериканского происхождения. Один из них катался на пластмассовом велосипеде с широкими шинами, а второй толкал перед собой по полу игрушечный грузовик. В углах комнаты были припаркованы разномастные трехколесные велосипеды и иные подобные им транспортные средства, а в центре высился отличный гимнастический городок, декорированный как джунгли. Пол под «деревьями» для лазанья был устлан войлочным покрытием, В одном из углов комнаты на коротком диване сидел мужчина в медицинском халате. Мужчина читал журнал «Вог», На стенах комнаты было установлено несколько видеокамер. Некоторые из них находились под потолком, а иные на уровне глаз. Одна из видеокамер следила за Марго и Старлинг, ее объективы вращались, чтобы придать необходимую четкость изображению.
При виде детей Старлинг вдруг ощутила боль. Однако веселая детская возня с игрушками ее тут же успокоила. Об этих детишках можно было не беспокоиться.
— Мейсон любит наблюдать за детьми, — пояснила Марго Вергер. — Они же все, за исключением самых маленьких, боятся его, и брат нашел свой способ общения. Поиграв здесь, они катаются на пони. Ребятишек привозят из дневной группы Благотворительного фонда Балтимора.
В палату Мейсона Вергера можно было попасть лишь через ванную комнату. Впрочем, ванной комнатой помещение могло именоваться лишь условно. Скорее это была водолечебница, занимающая крыло здания во всю его ширину. Сталь, хром, пластик пола, душевые кабины с широченными дверцами, трубы из нержавеющей стали, аккуратно свернутые спиралью оранжевые шланги со сменными наконечниками, парилки и емкие стеклянные шкафы с мазями и кремами из Флоренции от «Фармачия Санта-Мария Новелла» поражали воображение. Воздух водолечебницы, наполненный свежим паром, благоухал хвойным бальзамом.
Старлинг заметила, что из-под дверей комнаты Мейсона пробивается свет. Стоило Марго прикоснуться к ручке двери, как свет погас.
Угол комнаты, отведенный для посетителей, освещал льющийся с потолка поток яркого света. Над кушеткой на стене висела вполне приличная репродукция картины Уильяма Блей-ка «Древние дни» — Бог, меряющий циркулем создаваемую им землю. Картину обрамляла широкая черная лента в память о недавно ушедшем из жизни патриархе семейства Вергер. Остальная часть помещения тонула в темноте.
Из тьмы доносился звук ритмично работающей машины. Каждое ее движение сопровождалось вздохом.
— Добрый день, агент Старлинг, — произнес гулкий металлический голос. Взрывное «д.» в процессе речи куда-то задевалось.
— Добрый день, мистер Вергер, — ответила в темноту Старлинг.
С потолка на нее лился поток света. День остался где-то в другом мире. Здесь дней не бывало.
— Присаживайтесь.
Я должна сделать это. Все в порядке. Надо собраться.
— Мистер Вергер, предстоящая беседа будет считаться показаниями, данными под присягой, и я должна записать ее на пленку. Вы не возражаете?
— Естественно, нет. — Ответ прозвучал между вздохами машины, и на сей раз потерялись шипящие «с». — Марго, полагаю, ты можешь нас теперь покинуть.
Не глядя на Старлинг, Марго, шурша своими бриджами, направилась к двери.
— Мистер Вергер, мне необходимо закрепить микрофон. На вашей одежде или на подушке. Если вас это не устраивает, я могу пригласить медсестру.
— Действуйте, — ответил Мейсон, потеряв «д» и «т». Дождавшись очередного вздоха машины, он продолжил:
— Вы можете сделать это самостоятельно, агент Старлинг. Я здесь.
Старлинг не смогла сразу найти выключатель. Решив, что сможет лучше видеть, находясь в темноте, где ее не будет слепить свет, она вытянула руку и шагнула в том направлении, откуда исходил аромат хвойного бальзама.
Включив наконец свет, Старлинг увидела, что стоит к кровати гораздо ближе, чем думала. При виде Мейсона Вергера ее лицо не изменило выражения, а рука с микрофоном, слегка дрогнув, отодвинулась не более чем на сантиметр.
Когда Старлинг удалось подавить подступившую к горлу тошноту, она увидела, что дефекты речи Мейсона вызваны полным отсутствием губ. Затем она с удивлением обнаружила, что Мейсон вовсе не слеп. Его единственный голубой глаз взирал на нее через своего рода монокль с прикрепленной к нему трубкой. Трубка подавала на лишенное век глазное яблоко жидкость. Много лет назад хирурги сделали все, что было в их силах, и трансплантировали обрывки кожи на кости лица.